- составление, редакция и предисловие Игумена «N»

ПРЕДИСЛОВИЕ ДЛЯ ЭЛЕКТРОННОЙ ВЕРСИИ КНИГИ
«В ГОРАХ КАВКАЗА», НАПИСАННОЙ ИГУМЕНОМ «N »
НА ОСНОВЕ ЗАПИСОК МОНАХА МЕРКУРИЯ (ПОПОВА)

Хорошо известная российскому православному читателю книга «В горах Кавказа» впервые увидела свет в издательстве «Православный паломник» в 1996 г. вскоре после смерти отца Меркурия, автора записок, которые легли в основу этого, поистине, православного «бестселлера».

Мне неоднократно приходилось беседовать с игуменом «N » (отцом Ефремом) об истории написания этой книги, поэтому я счел необходимым, кратко изложить слышанное от него прежде, чем читатель приступит к душеполезному и, одновременно, увлекательному чтению этой замечательной книги.

Весной 1994 года игумен Ефрем, который был первым после 70-летнего перерыва настоятелем и восстановителем Вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря, встретился с монахом Меркурием (Поповым). Чудом избежав смерти во время грузино-абхазской войны 1991-1992 гг., кавказский отшельник, о. Меркурий, обосновался в то время во Флорищах (Владимирская область), в домике при церкви. В конце беседы, о. Меркурий вынес пухлую картонную папку с матерчатыми завязочками. В ней были его записи о жизни отшельников в горах Кавказа, которые он предлагал уже многим редакторам и издателям. Но они, – пояснил о. Меркурий, – полистав, наотрез отказывались их брать, а тем более – издавать. Передавая папку о. Ефрему отшельник сказал: «Может быть, тебе удастся что-нибудь из этого материала сделать и издать?! У меня ничего не получилось. Все отказываются».

Вернувшись в свою келью на родительской даче в Подмосковье, где о. Ефрем после отъезда из монастыря вел почти затворническую жизнь, он попытался разобраться в записках о. Меркурия. Однако, не дочитав до конца первую страницу, понял, что издать этот текст не удастся. Монах Меркурий писал такими длинными и неуклюжими фразами, что невозможно было даже понять их смысла. Очень часто начало и конец одной фразы не были связаны друг с другом. Расшифровка таких криптограмм потребовала бы огромных усилий и времени. Теперь стало понятно, почему все издатели отказывались браться за эту работу. Пролистав выборочно еще несколько страниц, о. Ефрем завязал папку и положил ее на шкаф, сознавая, что ни времени, ни сил на такую огромную работу у него нет.

Прошло полгода. Однажды, как рассказывал о. Ефрем, после окончания утреннего молитвенного правила, в его сознании неожиданно возникла очень четкая мысль: «У тебя на шкафу лежит уникальный материал! Многие люди даже не догадываются, что во времена гонений на Кавказе были такие подвижники. Надо об этом написать!»

«Но это же огромная работа, – отвечал на помысел батюшка, – нет, нет, у меня на неё ни сил, ни времени не хватит». Однако через две недели прежний помысел проник в сознание с еще большей настойчивостью, понуждая взяться за расшифровку записок отшельника. И вновь, отец Ефрем, не доверяя помыслу (а вдруг он от лукавого?), отказался от него, подумав в ответ: «Даже если бы я и захотел взяться за эту работу, от одной лишь мысли о ее объеме мне становится нехорошо. Нет-нет, мне это не под силу!»

Но вот через неделю та же мысль приходит в третий раз и настойчиво требует взяться за написание книги о монахах-подвижниках, сохранивших свою веру и монашеский образ жизни в тяжелейших условиях гонений на Церковь. Как говорил о. Ефрем, он ясно осознавал, что эти мысли ему не принадлежат, чувствовал, что они входят в сознание извне. Размышляя о троекратном побуждении к написанию книги и о том, что никаких негативных последствий этот помысел не содержит, он стал склоняться к тому, что внушение это все-таки от Бога и его нужно исполнять. Но как?

«Мне даже страшно начать! – подумал он. – Такая работа! Такой большой объем!» И вдруг получил мысленный ответ: «Знаешь поговорку: глаза боятся, а руки делают?! Тебя же никто не торопит. Сколько времени понадобится, столько и трудись. Помнишь, как работал Джек Лондон?»

Отец Ефрем действительно вспомнил, что когда-то в юности читал интервью с этим писателем, где тот делился своим методом работы. Его суть состояла в том, что Дж. Лондон заставлял себя сесть за письменный стол в каком бы состоянии он ни находился: было ли у него вдохновение или не было. Здоров или болен, есть настроение или нет – неважно, но обязательно напиши хотя бы одну страницу. «Ну, что ж, – подумал о. Ефрем, – тогда и я начну так же работать: хотя бы по одной страничке в день расшифровывать, а там – будь что будет!»

«Перевод» рукописи на русский язык длился в течение года. Немало времени заняла компоновка материала, связывание в единое повествование разрозненных воспоминаний. Трижды о. Ефрем переделывал и вновь редактировал всю книгу. Наконец, к концу 1995 года она была закончена. Несмотря на огромную работу, которую проделал о. Ефрем, он решил не афишировать свое авторство, и поставил на обложке имя о. Меркурия, хотя логичнее было бы, на мой взгляд, в названии указать, что книга написана Игуменом «N » на основе записок монаха Меркурия. Только внизу, на титульном листе, мелким шрифтом было набрано: составление, редакция и предисловие Игумена « N» .

Вечная память монаху Меркурию, одному из немногих отцов, который потрудился написать для нас обо всём, что пережили монахи того недавнего, но страшного времени, которое (кто знает?) может еще повториться!

Владимир В.
Москва, 2012 г.

От admina : Знакомлю с замечательной книгой: “Записки монаха-исповедника” — воспоминания инока Ново-Афонского СимоНо-Кананитского монастыря, пережившего закрытие обители, тюремное заключение, камеру смертников и Колымские прииски, вернувшегося после освобождения на Кавказ и там, в горах, окончившего свою жизнь пустынником. Воспоминания пережитого были записаны с его слов монахом Меркурием (Поповым), некоторое время подвизавшимся вместе с ним. Отец Меркурий — автор книги “В горах Кавказа" (М.: Паломник, 1998). После тридцати лет отшельнической жизни и молитвенных трудов на Кавказе он скончался в 1996 году в Лукиановой пустыни Владимирской епархии.
Скачать книгу у нас.

Странно, что эта книга не попадалась ранее. Уж сколько мемуаров прочитано о гонениях 20-30 - годов, но сколько бы не было изучено - не перестаешь ужасаться этим сатанинским надругательствам над человеком во имя (нужное вписать) . Но учит ли история хоть чему-нибудь? Сомневаюсь...

Небольшой отрывок. Глава "Расстрел"

«Записки современного пустынножителя» - совершенно особый жанр духовной литературы. В основу этого не совсем обычного произведения легли дневниковые записи современного монаха-подвижника, более 30 лет (с конца 50-х и до начала 90-х годов) подвизавшегося в горах Кавказа. Насыщенная опасностями и происшествиями жизнь отшельников, несмотря на абсолютную достоверность описываемых событий, напоминает читателю приключенческий роман, своего рода робинзонаду, хотя, безусловно, автор, которому сейчас уже за семьдесят, вовсе не ставил перед собой подобной цели. Отец Меркурий просто записывал в свой дневник то, что происходило во внутренней, духовной жизни делателей Иисусовой молитвы и, конечно, все, с чем приходилось встречаться на столь необычном и опасном в советское время пути древнейшего аскетического подвига.

А опасности были отнюдь не выдуманные. Шла вторая половина ХХ века, конец 50-х годов, новые, на этот раз хрущевские гонения на Церковь, яростная атеистическая пропаганда в прессе и в произведениях искусства. Известный советский поэт Алексей Сурков, преодолев, наконец, в эти годы страх, победно заявляет всему советскому народу:

Ты думаешь, это не страшно было -

Решить, что Бога на свете нет,

Что в нашей вселенной иная сила

Заведует ходом звезд и планет?

Именно теперь, когда государственный атеизм сделал то, чего не смог сделать Гитлер, обещая: «Я освобожу вас от химеры совести», когда русскому народу была раскрыта «гуманистическая природа атеизма и его роль как духовного освободителя личности от порабощающих ее иллюзий» (совести, нравственности, милосердия - Ред.), именно теперь, когда «окончательно подорваны социальные корни религии, а исчезновение эксплуататорских классов привело к ликвидации классовой базы религиозных организаций», вдруг обнаруживается, что вера и Церковь Христова не только живы, но продолжают даже в этих условиях словом истины рождать все новых и новых подвижников.

В стране полным ходом идет строительство социализма, писатели и поэты наслаждаются «оттепелью», пионеры отдыхают в пионерских лагерях, их родители - на Черноморском побережье Кавказа, а в это время тысячами закрываются храмы Божии, разгоняются монастыри, исповедники Христовой веры томятся в тюрьмах, лагерях (отнюдь не пионерских) и в психиатрических больницах, терпя нечеловеческие унижения. С вертолетов отыскиваются уединенные кельи пустынников в горах Кавказа, их склоны прочесывают с собаками. Вот исторический фон, на котором происходят события книги.

И тем не менее, на ее страницах мы встречаем людей, которые, невзирая на презрение общества, на прямую опасность попасть за решетку и даже лишиться самой жизни, из всех возможных жизненных путей выбирают тяжелейший.

Вступая на этот путь, они сознательно становятся изгоями в том обществе, из которого почти уже изгнаны понятия милосердия и кротости, христианской любви, чести, совести и нравственной чистоты. Там, где венцом жизни, ее конечным результатом признается лишь гроб со смердящим трупом, христианские подвижники, безусловно, считаются ненормальными. Но они, оставляя все земное, идут путем, ведущим их к свободе. К свободе от страстей, свободе от греха, к свободе, которая вводит человека в Царство вечной жизни и Любви Божией.

В своем предисловии автор «Записок» - монах Меркурий отмечает, что его воспоминания предназначены, в первую очередь, для монашествующих, но, без всякого сомнения, их будут читать люди самые разные. Среди них могут оказаться и те, чье разгоряченное воображение рисует картины быстрого взлета к духовным вершинам, но непременно при условии бегства к вершинам Кавказа или, например, Алтая - подальше от «мира, погрязшего во грехе». Однако, читая воспоминания о. Меркурия, который с добросовестностью летописца поведал нам об обстоятельствах жизни современных пустынников, им придется сделать не совсем оптимистический вывод: грехолюбивый мир давно уже проник и туда...

Снова и снова приходят на память столетней давности слова святителя Игнатия (Брянчанинова), провидчески обращенные к нам, его потомкам: «В настоящее время в нашем отечестве отшельничество в безлюдной пустыне можно признать решительно невозможным, а затвор очень затруднительным, как более опасный и более несовместный (с внутренним устроением современного человека. - Ред.), чем когда-либо. В этом надо видеть волю Божию и покоряться ей. Если хочешь быть приятным Богу безмолвником, возлюби молчание и со всевозможным усилием приучись к нему. Не позволяй себе празднословия ни в церкви, ни в трапезе, ни в келии; не позволяй себе выходов из монастыря иначе, как по самой крайней нужде и на самое краткое время; не позволяй себе знакомства, особливо близкого, ни вне, ни внутри монастыря; не позволяй себе свободного обращения, ни пагубного развлечения; веди себя как странник и пришлец и в монастыре, и в самой земной жизни - и соделаешься Боголюбезным безмолвником, пустынником, отшельником. Если же Бог узрит тебя способным к пустыне или затвору, то Сам, неизреченными судьбами Своими, доставит тебе пустыню и безмолвную жизнь, как доставил ее блаженному Серафиму Саровскому, или доставит затвор, как доставил его блаженному Георгию, затворнику Задонского монастыря» (том V, стр. 70).

Не будет преувеличением сказать, что всякий, кто сегодня мечтает о пустынножительстве - обольщен мечтаниями бесовскими...

Однако следует считать исключительными обстоятельства, сложившиеся в период хрущевских гонений на Церковь, когда были закрыты почти все монастыри, а областные и районные уполномоченные (по делам религий) жестко контролировали клир. Многим монашествующим (и даже только еще стремящимся к монашеству) по причинам как внутреннего, так и внешнего характера не нашлось места в нескольких чудом сохранившихся обителях. Этим и оправдывается их вынужденное бегство в горы. Они не помышляли о каких-то сугубых подвигах, речь шла о самой возможности их существования, но существования в прежнем качестве, т. е. о жизни иноческой.

Их бегство было бегством обреченных. Мир не оставил их и там, в этих безлюдных горах, он гнал и уничтожал несмирившихся боголюбцев везде. Большинство из них, словно смертники, были обречены на гибель или муки в тюрьмах и лагерях за свою веру, за Христа, но многие погибали и от руки одичавшего человека - «человека новой коммунистической формации», как в те годы называли в СССР лишенного веры и нравственных устоев «Homo soveticus». Вопрос был лишь во времени и в методах истребления. А в исполнителях, как всегда, недостатка не было. Князь тьмы находил и находит их везде, в любом месте и в любое время...

Перед верой, решимостью, терпением и мужеством этих невинных страдальцев и мучеников, гонимых «правды ради», мы можем только склонить головы.

Несколько слов, как нам кажется, следует теперь сказать читателю о недоумениях, которые неизбежно возникнут у него при чтении «Записок пустынножителя», поскольку автор не скрывал и не приглаживал фактов, записанных им в свой дневник и ставших теперь уже достоянием истории.

Чаще всего недоумения, с которыми приходится сталкиваться при чтении «Записок», происходят из-за присущей всем нам способности невольно идеализировать тех, кто ради духовного совершенствования во Христе отрекся от мира. Неосознанно мы ждем от них поступков, которые полностью удовлетворяли бы нашему представлению о том, каким должен быть человек во Христе. Если же мы замечаем в них какое-либо несоответствие нашему идеалу, у нас тут же возникает смущение, недоумение и может быть, даже неприятное чувство, подобное тому, которое заставляет морщиться музыканта, услышавшего фальшивую ноту.

Материал этот первоначально был написан как послесловие к полному изданию "Записок пустынножителя" монаха Меркурия (Попова), известных читателю в сокращенном варианте под названием "В горах Кавказа" (М. Паломник, 1996). По ряду причин выпуск книги задерживается, и мы предлагаем в продолжение темы ознакомиться со сведениями об абхазском пустынножительстве ХХ в. в виде отдельного очерка.

"Роскошество злостраданий". О нем когда-то писал Григорий Богослов, вспоминая дни молодости и совместную их с другом Василием аскезу на просторах пустой Малой Азии. И вот, по прошествии столетий, когда жизнь изменилась до неузнаваемости, люди, близкие к нам по происхождению и обстоятельствам жизни, настойчиво ищут этого парадоксального дара: изобилия трудностей и угроз.

Отвага это или упрямство? Политическое ли диссидентство, презрение ль к обществу и цивилизации, неисправимые отсталость и нелюдимость? Искание ли чудес, обыкновенная ограниченность и фанатическая, доходящая до исступления увлеченность своей идеей? Ничто из этого и даже всё, взятое вместе, не объяснит происходящего на страницах "Записок пустынножителя" монаха Меркурия (Попова), представленных в ней характеров, отношений и, главное, самого факта обобщения и оформления по прошествии десятилетий материала в книгу.

В горах Абхазии пустынножители появились давно. Вероятно, были они здесь и в древнейшие времена, но нас будет интересовать более свежая история русских отшельников-монахов, начиная со второй половины XIX в. В 1875 г. на абхазском побережье, на мысе, названном Новый Афон, началось строительство большого Симоно-Кананитского монастыря. За 1880-е годы сюда перебралась значительная часть братии из Греции во главе со старцем Дисидерием. С Афона же было перенесено и характерное устроение, при котором часть монахов живет внутри монастырских стен, другие же расселяются по округе, в поселениях-пустыньках и обособленных келиях. По праздникам все сходятся в соборную монастырскую церковь.

Впоследствии от Нового Афона возникли самостоятельные ответвления: монастыри и скитские монашеские общины. В 1880 г. был основан Успенский Драндский монастырь, иначе называвшийся Второафонским. В обеих обителях к концу XIX в. насчитывалось до 800 монахов; количество пустынножителей, точно никем не учтенное, также исчислялось сотнями. Череда горных поселений из Абхазии тянулась дальше, в направлении Анапы и Новороссийска, по другим землям Северного Кавказа. Кроме пустынножителей имелись и пустынножительницы. Центрами притяжения для женских поселений служили два крупных женских монастыря: Моквский-Успенский монастырь и Команский Василиско-Златоустовский монастырь.

Природные условия Абхазии благоприятствовали монашеской колонизации. Климат и растительность здесь напоминали афонские. Даже на возвышении, в междугорьях 1500-2000 м над уровнем моря процветало земледелие, от которого отшельники в основном добывали пропитание. Зимы со снежным покровом длились, как правило, всего 2-2,5 месяца, что дает неплохие условия для обитания в легких постройках. Немаловажно и то, что абхазское и грузинское население в этих краях было миролюбиво и доброжелательно к русским, чего не скажешь обо всех горских народностях. Грузины и абхазы, прежде имевшие у себя в роду молитвенников и аскетов, теперь не выказывали расположения к монашескому подвигу. Из 500 человек братии на Новом Афоне в начале ХХ в. насчитывалось всего двое абхазов; пустынножительство же в горах оставалось сплошь русское.

И конечно горы. "Огромные горы, - пишет один современный исследователь, - среди которых человек кажется таким ничтожно маленьким, молча взирающие на проносящиеся мимо них столетия, возникающие и бесследно исчезающие города, племена и целые государства - и ничто не оставляет на них следа. Абсолютное, с трудом понимаемое не испытавшими его, белое безмолвие горных вершин, и тут же покрытые густыми лесами огромные долины и ущелья без всяких признаков обитания человека, настоящие пустыни, где легко можно затеряться, уйти от мира".

Внимание к абхазскому отшельничеству оказалось привлечено с выходом в 1907 г. книги схимонаха Илариона "На горах Кавказа". В ней содержались сведения об умной молитве, ее делателях и некоторые наставления, данные старцем Дисидерием. Книга первоначально была хорошо принята, получила рекомендации оптинского старца о. Варсонофия и трижды печаталась, в т. ч. попечением Великой княгини Елисаветы Федоровны. Впоследствии на почве ее возник богословский спор об Имени Божием. Начались монашеские волнения на обоих Афонах, Старом и Новом.

В 1913 г. появилось особое послание Синода, осуждающее книгу старца Илариона. Имяславчество признавалось опасной ересью, на последователей его накладывалось церковное запрещение. В 1915 г. еще одну книгу о кавказских отшельниках, но уже в публицистическом и описательном духе, опубликовал Валентин Свенцицкий. Она называлась "Граждане неба" и популярно рассказывала о поездке автора на Кавказ, встречах с отшельниками, их взглядах и образе жизни. Спорные вопросы в ней не затрагивались, отношение к пустынножительству было благожелательным. Выход в свет "Граждан неба" имел в некоторой степени апологетическое действие. В образованном сословии упомянутое время оказалось отмечено религиозными поисками, возобновлением интереса к древнему святоотеческому учению. Определенный поворот в общем мнении претерпело отношение к монашеству и аскетизму. В отличие от официальной, парадной церковности предшествующей эпохи, в них стали находить квинтэссенцию и преемство восточно-христианской духовности.

Воззрения интеллигенции на умное делание нередко соединялись с мечтательностью, романтизмом. И все же последние предреволюционные годы дали новый зримый толчок пустынножительству, привели к подъему числа братии в абхазских монастырях и отшельников в высокогорных скитах.

После 1917 г. горы Абхазии стали символом торжества веры и бессилия антицерковных преследований. Свободная жизнь христианского духа не замирала здесь весь период коммунистического правления. Аскеза дополнялась исповедническим подвигом. В 1924 г. власти закрыли Новый Афон, а за ним Драндский монастырь. Множество монахов перешло на поселение в горы. В труднодоступных районах были основаны целые "монашеские республики". Одно из крупнейших поселений располагалось в долине реки Псху. Упоминаются также некоторые другие горные районы. По склонам хребтов, в отстоящих друг от друга на небольшую дистанцию постройках, могло проживать до двух сотен монахов или монахинь.

Жестокие гонения начались в 1936-1937 гг. Специально сформированные отряды НКВД прочесывали горы, выявляли монашеские группы в городах и селениях Абхазии и Грузии. Одних отшельников расстреливали на месте, других рассылали по тюрьмам, где их в большинстве также ожидал смертный приговор по обвинению в контрреволюционной деятельности. Тщательность, с какой выкорчевывались остатки пустынножительства, наводила на мысль, что карательные органы были обеспокоены не количеством и влиянием монахов на местное население. Уничтожалась сама память подвижничества как зримых проявлений христианских совершенства и силы.

По окончании массированных облав единицы, пройдя лагеря, сумели вернуться в абхазские горы. Среди них был схииеродиакон Исаакий, о котором в числе прочих повествует книга о. Меркурия. Достоверно известно, что свой монашеский путь о. Исаакий начинал в Драндском монастыре, после оказался сослан на Колыму, отбыл длительный срок и уже в преклонном возрасте вернулся на пустынножительство. Лагерный путь еще одного неназванного кавказского монаха отображен о. Меркурием в книге "Записки монаха-исповедника" (М., Изд-во Мос. Патриархии, 2001). Имеются сведения о чудом сохранившихся в труднодоступных местах поселениях пустынников, избежавших ареста. Таким образом, в Абхазии обеспечено было преемство традиций отшельничества от старого времени и подвижников первой волны. Еще в 1960-х живы оставались дореволюционные постриженники: старец схимонах Серафим из Верхних Барган, отошедший в возрасте 102 лет, монах Самон из Ново-Афонского монастыря и другие.

В правление Никиты Хрущева в СССР репрессии против Церкви и верующих возобновились с новым ожесточением. В массовом порядке закрывались храмы и монастыри; предъявлялись требования по сокращению монастырских штатов, ограничению прописки иногородних. Иноки и послушники, оставшиеся вне стен обители, вставали перед выбором: жить в миру на нелегальном, гонимом положении или же скрыться в удаленных местах от преследований. Наличие на Кавказе тайной монашеской сети и опытных наставников играет в это время важную роль. В горах вновь вырастает число скитов и келий. Монашеские общины обосновываются в Цебельде, Азанте, Амткеле, Двуречии, Псху. Абхазия вырастает в духовную столицу, место расцвета молитвенной жизни, центр притяжения в масштабах всей Русской Церкви.

Из упраздненных Глинской пустыни и Киево-Печерской лавры в Тбилиси и Сухуми на жительство переходят прославленные старцы: схиархимандрит Серафим (Романцов, +1976), схиархимандрит Андроник (Лукаш, +1974). В Тбилиси, в храме св. Александра Невского служит еще один глинский и драндский воспитанник, старец-епископ Зиновий (Мажуга, впоследствии митрополит Грузинской Церкви, в схиме Серафим, +1985). Благодаря этому, пустынножители, на время оставляя места своего пребывания, получают необходимое руководство, внимание и доступную помощь верующих.

В пользу русских отшельников настроены также грузинские и абхазские священнослужители. Как пример, нынешний грузинский Патриарх Илия II, принявший в свое время монашеский постриг у владыки Зиновия, неизменно выказывал им свои любовь и ручательство.

Пустынножительство в горах Абхазии имело огромное влияние на церковную жизнь в подсоветской России. Многие верующие ехали на Кавказ за наставлением и советом, посещали пустынножительские общины, окормлялись у отцов-отшельников. Из тех, кто проникся духом кавказской пустыни, впоследствии вышло немало известных иерархов Русской Православной Церкви, настоятелей монастырей, священнослужителей, богословов и преподавателей духовных школ.

События, которые описаны в этой книге, относятся к самому яркому и близкому к нам периоду расцвета абхазского отшельничества - приблизительно с 1959 по 1968 г. В основе своей повествование документально и биографично. В абхазских горах монаху Меркурию (Попову) довелось подвизаться больше 30 лет! За это время произошло множество встреч, автор повествования стал участником интереснейших событий. Воистину живая летопись эпохи. Судьба, заслуживающая отдельного церковно-исторического рассмотрения...

В конце 1920-х, еще будучи мирянином, Михаил Попов был осужден на десять лет, пытался бежать, но неудачно, получил к сроку дополнительно еще шесть лет лагерей. После освобождения пришел в Троице-Сергиеву лавру, с конца 1950-х перебрался на Кавказ. По признанию собратьев, о. Меркурий был очень сильным человеком: ревностным, деятельным, по-житейски и в духовном отношении проницательным, в одно и то же время внутренне сосредоточенным и открытым, не лишенным пытливого, порой даже по-детски непосредственного внимания к людям и к Божию творению. Все упомянутые качества, как в зеркале, отразились в тексте "Записок", которые представляют собой более позднюю переработку дневниковых записей, сделанных в абхазских горах. Данной работе о. Меркурий полностью посвящает последние годы жизни.

Свой жизненный путь о. Меркурий оканчивает в 1996 г. в Лукиановой пустыни близ Александрова. Особо заметим, что первое издание рукописи выходит в свет в том же 1996 г., незадолго до смерти автора.

Возвращаясь еще раз к фактической основе повествования, вкратце скажем о действующих лицах, скрытых под псевдонимами, но ставших благодаря некоторым обстоятельствам известными. Из авторского послесловия читатель уже мог видеть, что рассказ о. Меркурия касается не вымышленных, а реальных людей. "Больной брат" из "Записок" - это схиархимандрит Виталий (Сидоренко, + 1993), Тбилисский - прославленный пастырь, наставник, начинавший еще в Глинской пустыни келейником о. Серафима (Романцова). Сам автор с большой вероятностью упоминается в тексте под именем брат-пчеловод. Вполне документальны воспоминания об о. Исаакии, о. Онисифоре из Георгиевска, долгожителе старце Серафиме, амткельском и латском женских монашеских поселениях. Личность схимонахини З., хотя и скрыта, имеет некоторые биографические привязки к событиям жизни одной престарелой схимонахини, проживающей при женском монастыре на Украине. В Амткельском междугорье в одно время вместе с уже упомянутыми пустынниками жили схиархимандрит Феодосий Почаевский (Орлов, + 2005) и иеромонах Мардарий (Данилов), ныне здравствующий в Сухуми. Воспитан кавказским пустынножительством и иеросхимонах Рафаил (Берестов). В советское время он подвизался в горах Абхазии, будучи знаком с о. Виталием и с автором книги.

Таковы основные сведения, освещающие предмет и обстоятельства составления рукописи. Однако, напрасно будет считать, что соприкосновение с темой "Записок" ограничивается близостью к нам времени и географии. Подвижничество и молитва, традиционные для восточного христианства, являются одними из труднейших, может быть наиболее трудных проблем теперь.

Вполне очевидно, что содержание "Записок", даже передаваемые в них мысли, имеют документальное значение. На повествование самое большое - это набрасывается легкая авторская ретушь, да и то лишь местами и, опять-таки, в соответствии с осмыслением пережитого, зрелыми представлениями писателя о смысле событий и духовной пользе читающего. Последнее нами воспринималось как принципиальное и важное. Апостол говорит: духовный судит о всем, а о нем судить никто не может (1 Кор. 2:15). Первое издание книги, предпринятое в 1996 г. издательством "Паломник", изобиловало редакторскими изъятиями и поправками. От публикаторов оно получило новое название "В горах Кавказа", относящее его, на наш взгляд произвольно, к другой работе начала ХХ в., "На горах Кавказа", написанной схимонахом Илларионом. Книге схимонаха Иллариона, как уже говорилось, принадлежало заметное место в истории имяславческих споров. В нашей рукописи, однако, не видно следов имяславчества, переклички с его проблематикой и даже отдельных ремарок по данному поводу. Иларион и книга "На горах Кавказа" упоминаются лишь однажды и косвенно. Среди книг по умной молитве, которыми руководствовались амткельские пустынножители, цитат или ссылок на сочинения имяславцев и их учение нет.

Тем не менее, вящей осторожности ради первое издание книги предварялось вступлением, за подписью игумена N. Целью, какую поставил себе комментатор, было остудить впечатление, предупредить читателя от стремления испытывать на себе аскетические молитвенные практики, искания чрезвычайных способностей и откровений. Рефреном звучащая мысль, внушает, что самодвижущаяся Иисусова молитва, усвоенная действующими лицами "Записок", в действительности лишена благодатного свойства. "Это некий навык почти исключительно механического свойства", - полагает игумен N. Важнейший же из выводов его звучит как приговор: "всякий, кто сегодня мечтает о пустынножительстве - обольщен мечтаниями бесовскими".

Десятилетие назад к подобной категоричности, возможно, имелись основания: массовый приход новичков в Церковь и их увлечение необычной, чудесной, небесной стороной Православия. Сегодняшнее прочтение "Записок" и подвига кавказских пустынников выглядит несколько иначе. Несомненна высота жизни тех, с кем довелось делить подвиг отшельничества монаху Меркурию. Еще раз повторим, что личности и подлинные имена большинства упомянутых в книге не трудно установить; можно проследить также связи их с выдающимися наставниками и иерархами того времени, прямую преемственность школы молитвы, заимствованную от старчества Глинской пустыни. Этим опровергается мнение о якобы самодеятельном характере отшельнического движения Абхазии и Грузии 1950-1970-х годов. Вполне ясные свидетельства остались и о самом авторе. По слову схиархимандрита Феодосия (Орлова), о. Меркурий овладел высокими ступенями умной молитвы. Само сердце его соизмеряло в молитве ритм биений с течением слов: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго".

Последнее - уверенность в том, что оригинал "Записок" уже прошел строгую духовную цензуру, а дееписатель, о. Меркурий, в начертанных строках выразил свой опыт и дар душеспасительного ведения - явилось основанием к повторной публикации. Обстоятельства появления книги, не могущие быть случайностью, говорят также о Божием смотрении над ее автором.

Напомним, о. Меркурий уходит из жизни почти одновременно с публикацией материалов. И это спустя 30 лет отшельнических скитаний и еще многих лет, проведенных на покое! Большой жизненный круг оказывается замкнут. Времена и сроки исполняются. Заканчивая многотрудный земной путь, подвижник получает возможность вместе с Богоприимцем вздохнуть: "Ныне отпущаеши...", - и по апостольскому примеру повторить строку: Подвигом добрым аз подвизахся, течение соверших, веру соблюдох (2 Тим. 4:7).

Книга учит без поучений. Форма ее необычна: в ней нет наставлений от лица преуспевшего, достигшего совершенства и стоящего на неприступной высоте, но пример ученичества, ревности о совершенстве, который и читателя побуждает сопереживать и стремиться вперед.

Отличительная черта "Записок" - отсутствие "чудесности", акцента на сверхъестественных ощущениях, прозорливости, озарениях и т. п. Лишь труд и терпение, терпение и труд. Если судить по тому, как автор описывает пустынножительство, его можно смело назвать реалистом, человеком, не лишенным практичности и организационной сметки. Отправиться на жительство в пустыню, в далекие горы не означает для него воспарить от земли, но, напротив, подъять бремя тяжелых трудов и забот. Заметим: обустройству пасеки и многокилометровым переходам с рюкзаком за плечами в книге отводится места не меньше, чем собственно духовным занятиям.

Пустынножительский реализм, однако же, не совпадает с мирским. Мир созидает свои удобства, а горы - свои. В отшельничестве на долю человека выпадают одни тяготы, в миру же другие. Мир, общество, город словно нарочно настроены удовлетворять переменчивым и рассеянным, постоянно ищущим обновления ощущениям человека. Напротив, душе сосредоточенной и смиренной практичными и даже драгоценными представляются уединение и скудость условий. Это может казаться парадоксальным, но духовный человек уходит туда, где проще, и делает то, что прямей и естественнее всего. "Подвигом" и "парадоксом" это называют со стороны. Сам же молитвенник без напряжения и пафосности соединяет две части в одно, говоря о роскошестве злостраданий.

Из-за этого же - по причине различия "двух реализмов" - неискушенный читатель не все из описанного может понять и принять. Недоумение рождают многие аспекты отшельнического быта и взаимоотношений: черствость и эгоизм брата-ленивца, двуличие бывшего уголовника, ставшего иеромонахом, трусость и замешательство братии перед угрозами "темнолицего"... Шокирует своими подробностями и одна из последних историй - нечеловеческие страдания послушника Василия, в жестокости и натурализме которых, кажется, колеблются основания отшельнического идеала. Однако не будем, забывать, что о событиях, происшедших с Василием, мы узнаем в пересказе лица, бывшего их непосредственным свидетелем и участником. Для самого же автора никакие, самые неожиданные и тяжелые происшествия, не дают повода для растерянности, не вызывают болезненной переоценки, не меняют решимости продолжать подвиг.

Значение книги, несомненно, выходит за рамки простых мемуаров. "Записки" - не робинзонада, не приключенческая повесть, хотя бы сюжет в ряде моментов и был острый. "Записки" - это вещественное, документальное свидетельство, своеобразный слепок со времени, обстоятельств и характера автора. Уникальное, очень редко встречающееся жизнеописание от первого лица.

Задача написания книги, однако, не сводилась к личному - к перелистыванию вороха страниц в памяти. Воспоминаниям прошлого автор придает характер завещания. Причем не от себя лично, но обобщенно, от когорты "трудников непрестанной молитвы". Будучи по складу своему простецами, отделенными от мира, они в символическом акте вручают своему письменному собрату благословение на составление труда, документирующего реальность совершавшегося совсем недавно по времени живого Богообщения.

Монах Меркурий об этом говорит, не скрываясь и прямо, с первых страниц: "Проведя в отшельничестве более трех с половиной десятилетий и истощив свои физические силы, они призывают на смену молодых ревнителей благочестия, желая передать новым поколениям тяжелый крест, который был воспринят в далекие годы от прежних уединенников, завершивших свой многострадальный путь и давным-давно покоящихся в земле. Запечатлев свой опыт письменно, трудники непрестанной молитвы предлагают будущим восприемникам этого креста воспользоваться наставлениями во избежание непредвиденных роковых ошибок и гибельного заблуждения, которые непременно должны будут встретиться на подвижническом поприще".

Апостол сказал: Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно (1 Кор. 2:14). Полагая себя недостойными знаний о предмете сердечной молитвы, мы по возможности ближе к исходному варианту воспроизводим весь текст, внеся в него незначительные стилистические поправки и уточнения. Манеру изложения автора, разумеется, можно считать специфичной. Тем не менее, и этот простоватый слог вобрал неуловимое, что соответствует предмету повествования - цельность и прямоту пустынножительского образа мыслей.

Возвращению внимания к книге монаха Меркурия способствовало и еще одно обстоятельство, о котором в завершение хочется сказать. За годы, прошедшие с момента первой публикации рукописи, значительно изменилась злоба дня. Опасения по поводу дерзостной ревности новоначальных, попыток восхитить благодать через силу без необходимого предваряющего подвига, остались. Многое из происходящего заставляет оценивать с осторожностью состояние современного умно-делательного движения: пророчества, благословения, рассказы о чудесах и видениях новых безмолвников. И все-таки нет большей скорби для нашего времени, чем скорбь иссушения веры, ее рационализации и умаления значения Богообщения. Пускай не вершины молитвенных озарений, но молитва вообще является сегодня вопросом вопросов жизни Русской Православной Церкви.

Сердце неуспокоенное, обращенное к Господу сознает жизненную неполноту вне частой молитвы. Сердце неуспокоенное тоскует, мятется, желая найти и не находя восполнение в сильных, но кратких эмоциональных порывах, во внешней деятельности, в мечтательных проектах и идеологиях разного рода. С волнением собирает оно крупицы, указующие на живое Богообщение. Верим, что данная книга включает в себя немало подобных крупиц: имеющий очи и уши да видит и слышит.

В издательстве Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета вышли монаха Меркурия (Попова) - может быть, одна из самых удивительных книг о православном подвижничестве ХХ века. Все свидетельства монашеского подвига во времена господствовавшего богоборчества необыкновенно ценны. Книга отца Меркурия — это сжатая хроника его почти 34-летней отшельнической жизни в горах Кавказа, в Абхазии, возле Амткельского озера, в тех малопроходимых местах, куда стекались, прячась от гонений власти, монахи из разоренных русских монастырей.

Заброшенная келья пустынножителя, современный вид. Фото: Т. Тарба

Дорогу в эти дебри давно проложили первые отшельники, а с началом суровых лет Советской власти здесь появились целые «монашеские республики». И хотя специальные отряды из «органов» не раз прочесывали горы, расстреливая пустынников или сажая их в тюрьмы, отшельническая жизнь в горах Абхазии не пресекалась, сохраняя преемственность традиций пустынножительства и передавая их следующим поколениям монахов.

Монах Меркурий в Свято-Лукиановой пустыни. Фото: Г. Михеев, 1995.

Отец Меркурий (1919 - 1996) появился в этих местах в конце 1950-х, отсидев в колымских лагерях 15 лет, куда он попал восемнадцатилетним мирянином Михаилом Поповым. Из лагеря он приехал в Троице-Сергиеву лавру, а потом ушел в горы Кавказа, где оказался среди таких же, как он, ищущих уединенной молитвенной жизни, и где скрывался до начала 1990-х годов. Угроза надвигающейся грузино-абхазской войны вынудила его, уже очень пожилого человека, перебраться в Россию и вступить в число братии Свято-Лукиановой пустыни, где он провел свои последние годы и где упокоился с миром. Выхода в свет своих «Записей» он не дождался - его книга, под намеренно измененным названием «В горах Кавказа» и подвергнутая сильной редактуре, вышла в свет в год его кончины.

От «Записок» отца Меркурия невозможно оторваться. С первых же страниц погружаешься в неведомый, удивительный мир современного монашеского трудничества, сегодня мало кому знакомый даже по описаниям. Все, что рассказано в этой книге, происходило с ее автором в 1960-1980-х годах прошедшего века в горах недалеко от Сухуми. Здесь разворачивается удивительная история не только стойкой духовной, но и жестокой физической борьбы за выживание группы монахов и монахинь, избравших подвижнический путь; как молодых и новоначальных, так и уже познавших и общежительную монашескую жизнь, и горечь гонений. Некоторые из них впоследствии стали известнейшими духовными руководителями русского церковного народа.

Таков, например, «больной брат» - знаменитый подвижник схиархимандрит Виталий (Сидоренко), «птенец» разоренного Голутвинского монастыря, подвизавшийся в Кавказских горах вместе со многими другими братьями этой благословенной обители, прославившийся впоследствии старчеством в Тбилиси и там же упокоившийся.

Один из главных героев книги - «больной брат»,

знаменитый впоследствии духовник архим. Виталий (Сидоренко).

В этом издании книги - многое «впервые». Впервые она издается по авторскому варианту текста, под своим оригинальным названием. Многих ее персонажей читатель впервые «увидит в лицо» — на фотографиях и под их собственными именами. В Приложении впервые публикуются чудом сохранившиеся несколько личных писем о. Меркурия разных лет к его духовному сыну. Они только подтверждают подлинность описанного им в книге. Множество и пейзажных, и портретных фотографий помогут читателю войти в атмосферу этого закрытого от посторонних глаз отшельнического монашеского бытия.

Нашим читателям мы предлагаем ознакомиться с небольшими фрагментами книги:

Мир тебе о Господе, сущий отец дьякон!

После первого июня я наведался в свою пустыньку, где находилась моя келейка, там было по-прежнему пока все спокойно. Прожил там около трех недель, вздумалось мне переложить с одного места на другое дрова, лежащие в дровянике, на них лежал у меня гроб и он стал мешать при начатой работе. Я вытащил его и положил на верстачок с боку келии, вдруг опять пришел тот человек (про которого я описывал вам в предыдущем письме), так же как и в прошлый раз с двумя собаками и с винтовкой в руках. Вижу, что у него такое же, как и прежде, ожесточенное лицо и ненавистное выражение глаз, взгляд его вдруг устремился на лежащий на верстачке гроб, и вид гроба произвел на него ошеломляющее впечатление: выражение лица и глаз мгновенно изменилось, он торопливо проговорил:

Это что такое?

Я, недоумевая о его вопросе, ответил:

Не пойму, о чем ты спрашиваешь.

Он указал на лежащий гроб, спросил:

Это ты для кого сделал?

Для себя, - ответил я, - и уже давным-давно

Ой, что это ты придумал? Живой человек сделал для себя гроб - это разве можно?

Для всех вас это кажется невообразимой странностью, - ответил я, - но мы вот, монахи-пустынножители, заранее делаем для себя гробы, потому что они напоминают нам о нашей смерти. В нашем Священном Писании есть изречение: «Помни последняя твоя и во век не согрешишь». К тому же еще у нас есть принудительное обстоятельство, поневоле заставляющееся беспокоиться о последнем дне своей жизни.

Я рассказал ему один недавний случай. В Барганской пустыни у схимонаха Серафима 40 лет лежал на чердаке его келии заранее сделанный гроб, и впоследствии, уже перед смертью, он занес его в келию, в нем спал, в нем и умер. А оставшиеся два его послушника, Павел и Василий, не восприняли назидательный пример своего старца, особенно Павел, у него была язва желудка, но к смерти он не готовился, и вдруг неожиданно умер…

Оставшийся Василий не смог ему сделать гроб, да его быстро и не сделаешь в условиях пустыни, потому что каждую доску надо вытесать топором. Так вот без гроба и похоронил своего друга, только лишь обложил с боков и с верха длинными колотыми чурбаками и так засыпал землей могилу.

Об изменившемся настроении моего слушателя можно было заключить по выражению его лица и интонации голоса. Уходя от меня, он вытащил из кармана куртки три конфеты и отдал их мне, сказав: «Скоро придет сюда наше начальство: лесничий, лесовод и начальник лесхоза <…>, ты пока куда-нибудь на время уйди, чтобы они тебя не увидели, я заранее извещу тебя об их приходе. Если желаешь, иди ко мне в дом, я уступлю тебе одну комнату, живи в ней. Здесь начнутся повторные лесоразработки и будут продолжаться не менее 4-х - 5-ти месяцев, келию твою я постараюсь сохранить, скажу им, что здесь жил монах и ушел, и все, что тут осталось, я купил у него и теперь это моя собственность. Я помогу тебе во всем, чем только смогу…»

Но - увы… когда я пошел в город в начале июля, то увидел, что через реку, которая не дает доступа ко мне, уже протянут стальной трос, стало быть, через неделю или две на него нацепят подвесную тележку и на мой берег приедет начальство для осмотра местности и маркировки леса...

Денежный перевод твой и посылку получил, о чем своевременно известил тебя. М.

Мир тебе, боголюбивый отец дьякон!

У нас ныне была по здешнему суровая зима, выпадало много снега, и я во весь этот период находился на своей высокой горе, не имея возможности наведаться в город, и вот только лишь позавчера спустился и вышел к автопроезду, и пятнадцать километров шел пешком до ближайшего населенного пункта…

Но это внешнее обстоятельство для меня, конечно, было благоприятным явлением - ибо это была плодотворная молитвенная пора, потому что глубокий снег воспрепятствовал охотникам приближаться к моему местожительству и я, во весь зимний период времени, находился в абсолютном безмолвии при душевном спокойствии ради своего уединения, что дало возможность к сосредоточенности при молитвенном трудничестве, ради которого я вышел из мира и отмежевался от всех его соблазнов, чтобы приобрести состояние чистой нерассеянной молитвы, за свое преуспеяние в которой должен буду когда-то дать ответ Господу, когда книга моей истекшей жизни, руками Ангела моего хранителя, будет положена перед лице Творца и Создателя всего и всяческого.

Каждый день при окончании своего молитвенного правила я обычно поминаю имена всех близких и знакомых мне людей: родственников по плоти, духовных братьев во Христе, монахов-пустынножителей, наших благодетелей, за счет которых я и подобные мне существуем, проживая в пустыне; в том числе поминаю имена твоих родственников вместе с тобой, какие значатся в присланных мне поминальных записях. Напоминаю, что не ленись молиться и сам, потому что твоя молитва коренная, а моя пристяжная. Привожу сравнение из былых времен, когда ездили на парах лошадей, из которых одна, то есть ведущая, называлась коренная, а вторая - помогающая ей - называлась пристяжная. Если только коренная лошадь везет, то и пристяжная ей на помощь бывает, а если коренная не тянет, то пристяжная одна ничего сделать не сможет. Так вот и в нашем деле: если ты будешь молиться сам, то моя молитва будет тебе в помощь, как та пристяжная. Я кое-когда могу помочь словом назидания, даже личным примером и, наконец, собственной молитвой. Помни, что молитва - это наш долг, это наша общая обязанность и дань Богу.

Писать на этом заканчиваю, бывай здоров, возмогай о Господе.

Меркурий

Купить книгу

можно в нашем (с доставкой по России)

или в книжной лавке по адресу: Москва, ул. Пятницкая, д. 51/14

(на территории храма Живоначальной Троицы).