Герб рода Шишкиных не имеет никакого отношения ни к татарам, ни к монголам, да и вообще к какому-либо мусульманскому символу. Почему так стало утверждаться на различных сайтах в интернете?

Сейчас я вам расскажу истинный смысл полумесяцев на гербе и историю его возникновения.

Впервые, полумесяцы появились на европейских гербах в 1000-1100 годах во Франции во время крестовых походов и означали они, что данный род принимал участие в крестовом походе и геройски сражался с мусульманами. Мы знаем, что герб Шишкиных, также возник после войны с ордой, а точнее после взятия Казани, где видимо и проявили большое мужество и героизм носители фамилии Шишкин.

Герб Буниных, происходящих от польско-литовского аристократа Симеона Буникевского эмигрировавшего из Польши в Россию в XV веке

Герб рода Качановских тоже очень похож на герб Шишкиных. В книге записей литовской метрики фигурирует боярин Качанович и тем более, еще раньше, фамилия многократно встречается в польских источниках. В России это старинный пинский боярский род от 15 века, и при выводах дворянства, в качестве герба показали герб Остоя.

Герб рода Миклашевских еще более похож на герб Шишкиных и снова этот род Екатерининских дворян берет свое начало от Великого Князя Мстислава, сына Владимира Мономаха и от литовского Князя Гедимина.

И опять мы видим, что взят за основу герб Остоя

Герб Ostoja

Нет необходимости отдельно писать о его схожести с гербом Шишкиных. Вы сами все видите.

И самое интересное! В родословной Министра Иностранных дел Н.П.Шишкина мы читаем о его происхождении

Очерки истории Министерства иностранных дел России. 1802-2002: В 3 т. Т. 3 стр. 175.

Отец Н.П. Шишкина был представителем древнего и многочисленного дворянского рода Шишкиных, ведущих свое происхождение от Данилы Яновича Шишко, польского шляхтича герба «Остоя», который в 1448 году выехал из короны польской на службу к Великому Князю Московскому Василию II Тёмному. То есть род начинается от Даниеля Шишко и герб Остоя здесь фигурирует, как принадлежность к польскому дворянскому роду.

Сейчас у меня нет документальных подтверждений этой версии, но представлю к ознакомлению герб рода Шишко из Польши:

Таким образом мы можем предположить верность утверждения, что род Шишкиных начался именно от польско-литовской ветви. Что подтверждается и происхождением дворянского рода семьи Шишковых, берущей свое начало от Микулы (Николая) Васильевича по прозвищу Шишка, правнука Юрия Лозинича, который прибыл из Польши на службы Великому Князю Тверскому Ивану Михайловичу (?-1425)

И мы опять видим большую схожесть с гербами.

Были ли переезды в те времена из Польши или Литвы в Русь? Конечно, да! Как впрочем и из Руси в Польшу, что подтверждается записью из книги, о том, что Шишкин жил в Польше в 1523 году.

Polski Indeks Biograficzny / Polnischer Biographischer Index / Polish Biographical Index

Мне кажется, что в статье приведено достаточно доказательств, что родовой герб Шишкиных не имеет никакого отношения к татарам и Орде. В следующей статье я приведу неоспоримые доказательства, что старинный русский дворянский род Шишкиных, не имеет никакого отношения к Мурзе Солохмиру, татарскому темнику из улуса Мохши. И что никакого восточного происхождения нет и в самой фамилии Шишкин.

В работах Н. Баскакова «Русские фамилии тюркского происхождения» 1979 г. и А.Холикова «500 русских фамилий булгаро-татарского происхождения», фамилия Шишкин голословно отнесена к тюркскому происхождению.

Но об этом в следующей статье.

Шишкин Виталий Викторович - историк, писатель, философ.

История дворянского рода Шишкиных восходит к середине XV века, когда польский шляхтич Даниель Шишка (в Московии его стали называть Данила Янович) перешёл на службу к великому князю Ивану Тёмному, за что в 1448 году был пожалован землями близ Торжка.

За потомками шляхтича закрепилась фамилия Шишкины. В истории русского государства они играли заметную роль – были послами, стольниками, воеводами. Так, в 1621 году Захарий Григорьевич Шишкин упоминается как воевода Ельца. На территории нынешней Липецкой области земельные владения Шишкины получают в конце XVII века. В межевых книгах Ряжского уезда 1680 года записано: «…отмерено и отмежевано стольнику Григорью Фёдорову сыну Шишкину против его челобитной 170 (1662 – А.Б. ) году июня 9 дня в Ряжском уезде в Пехлецком стану пустошь дикого поля на речке на Полотебенке пашни триста четвертей». По данным IV ревизии 1782 года, за отставным капитаном екатерининских войск Андреем Фёдоровичем Шишкиным числится сельцо Знаменское, «что была деревня Хутор». Впоследствии, по своим владельцам, выстроившим здесь усадьбу, оно стало называться «Шишкино». По документам, датированным 1792 годом, А. Ф. Шишкина уже не было в живых: «За вдовой капитаншей Афимьей Яковлевной Шишкиной числится в Раненбургском уезде 218 душ мужеска полу. Детей имеет сыновей Николая 18 лет, Воронежского гусарского полку ротмистр, Василья 15, Лейб-гвардии Конного полку вахмистр, Федора 13 лет, гвардии фурьер, Иван 12, в оном же полку фурьер, Александр 10 Лейб-гвардии Измайловского полка капрал, Дмитрий 8 лет». Для того времени ситуация обычная. Ещё в детском возрасте отпрыски дворянских фамилий записывались в гвардию, чтобы выйти на реальную армейскую службу уже получив по выслуге лет офицерский чин. А вступать одному за другим в службу братьям Шишкиным пришлось в бурное в военном отношении время конца XVIII–начала XIX веков.

Военные походы

Старший, Николай, Шишкин, к концу XVIII века уже имел яркий послужной список. Волонтёром участвовал в боях со шведами: в 1789 году – в устье реки Кюммень у селения Мемель и в 1790 году – при селениях Пардакоски и Кернакоски, где был ранен в левую ногу пулей. 1 января 1791 года он был переведён с чином секунд-майора в Воронежский гусарский полк, в составе которого под началом Михаила Илларионовича Кутузова участвовал в Мачинском сражении против турок. Последующие три года воронежские гусары сражаются под началом Александра Васильевича Суворова в Польше с войсками Тадеуша Костюшко. За отвагу и мужество в сражениях под Мацейовицами Николай Шишкин награждён золотой саблей и чином премьер-майора. Особенно же он отличился в решающем штурме предместья Варшавы – Праги, за который был награждён золотым крестом и орденом Святого Георгия 4-го класса. Вот выдержка из наградного листа: «Будучи в колонне в резерве, когда вошла колонна в ретраншмент, отправлен с одним эскадроном на показавшуюся в левой стороне колонну, ударил сильно и разбил оную и взял при ней бывшую пушку, при том храбростью и мужеством последнюю часть неприятеля заставил положить ружья и отдаться в плен» . В 1797 году Николай Шишкин был переведён в Павлоградский гусарский полк.

В 1796 году в Сумской гусарский полк корнетом определяется Фёдор Шишкин, а с 1797 года в тот же полк в звании портупей-юнкеров поступают его братья – Александр и Дмитрий. Ещё один брат – Василий – тогда же становится корнетом Кирасирского полка.

В 1798 году Россия входит в состав второй антифранцузской коалиции, в мае 1799 года русские войска выступают за пределы Империи. В то время как главные силы под предводительством Суворова громят французов в Италии, Сумской гусарский полк действует в составе вспомогательного корпуса генерала Александра Михайловича Римского-Корсакова в Швейцарии. Основные силы австрийских войск, в нарушение договорённостей, ещё до прихода Александра Васильевича Суворова были отозваны. В результате чего в битве под Цюрихом 14-15 сентября 1799 года против 84-тысячной французской армии действовал 46-тысячный русско-австрийский отряд. Корпус Римского-Корсакова в отчаянной двухдневной битве потерпел сокрушительное поражение. Было принято решение отступать за реку Рейн. Сумский гусарский полк, прикрывавший левый фланг, произвёл пять контратак против наступающих французов и был почти полностью уничтожен. Братьям Шишкиным бок о бок сражавшимся в рядах полка повезло – никто из них даже не был серьёзно ранен. Павлоградский гусарский полк, соединившись с корпусом Римского-Корсакова, 26 сентября участвовал в сражении при городе Констанце. За храбрость, проявленную в этой битве, Николай Шишкин был произведён в подполковники. Чин полковника он получил уже в 1800 году с назначением командиром Северского драгунского полка, а затем был назначен командовать Белорусским гусарским полком. Александр и Дмитрий Шишкины в 1802 году из Сумского полка были переведены в Уланский ЕИВ Константина Павловича полк с присвоением обоим чина корнета.

За доблесть – монаршее благоволение и золотой крест

Война третьей коалиции ознаменовалась знаменитым сражением под Аустерлицем 20 ноября 1805 года, закончившимся полным поражением союзных войск. В этом сражении вновь отличился полковник Николай Шишкин, который получил ранения в правое плечо и шею, но не покинул поле боя, прикрывая со своим полком отход конной артиллерии. Храбро сражались в рядах русских войск корнеты Александр и Дмитрий Шишкины.

Главным театром военных действий четвёртой коалиции стали Пруссия и Польша. Целый ряд упорных битв ознаменовал зиму 1806-1807 годов. В одном из них у города Голымина проявил воинскую доблесть штаб-ротмистр Сумского полка Фёдор Шишкин, за что ему было объявлено монаршее благоволение. Полк Николая Шишкина особо отличился под Амштеттеном и Вишау. Генеральное сражение кампании произошло 26-27 января 1807 года при местечке Прейсиш-Эйлау. В ходе боя полковник Николай Шишкин, находившийся в гуще сражения, получил ранение пикой в правый бок. Штаб-ротмистр Фёдор Шишкин «приобрёл особливое к себе уважение подвигом своим, где он, быв с отличною храбростью и хладнокровием, ударил на неприятеля, которого обратил в бегство со вверенным ему эскадроном и весьма малым уроном со своей стороны. О таковой его отличности всеподданнейше было донесено Его императорскому величеству и по высочайшему повелению дан ему золотой крест в ознаменование как всемилостивейшего монаршего благоволения, пожаловавшего ему преимущества уменьшением трех лет из срочного времени на получение ордена военного и пенсиона» . За битву при Пейрсиш-Эйлау и Николай Шишкин был награждён золотым крестом. Однако кровопролитное сражение в конечном итоге не имело решающего успеха ни для одной из воюющих сторон. В ходе этой кампании Н. А. Шишкин был вторично ранен и выбыл из строя, а 25 сентября 1807 года вышел в отставку в чине генерал-майора. 6 января 1808 года покинули военную службу поручики Александр и Дмитрий Шишкины. Ещё раньше, в 1805 году, перешёл на службу в комиссионерское управление, ведавшее снабжением войск, штаб-ротмистр Василий Шишкин. К надвигавшемуся столкновению с наполеоновской армией в России начали готовиться заблаговременно. Проводились дополнительные рекрутские наборы, формировались новые полки. Псковский комиссионер 9 класса В.А. Шишкин был одним из тех, кто снабжал новые части всем необходимым. Об этом свидетельствует краткая запись в его формулярном списке: «По предложению кригс-комиссара и кавалера Татищева объявлена благодарность за поспешное удовольствие войск по сроку 1812 года вещми».

Отечественная война

В Отечественной войне 1812 года и заграничных походах участвовали три брата Шишкиных. Сумской гусарский полк встретил неприятеля уже на границе. Вот как это отражено в послужном списке ротмистра Фёдора Шишкина: «1812 года в российских пределах июля 10, 11 и 12 был при удерживании переправы при местечке Вышенковичах через реку Двину, и переправившись через оную при нападении на неприятельский кавалерийский отряд и истреблении оного. 15-го в сражении при городе Витебске где и, ранен пулею в рот с повреждением челюсти. За отличие в оном сражении награждён орденом Святого Владимира 4 степени» . Тяжёлое ранение надолго выбило бравого гусара из строя и не позволило вместе с боевыми товарищами принять участие в Бородинском сражении.

26 июля 1812 года генерал-майор Н.А. Шишкин покидает родовое имение в Раненбургском уезде и, как и большинство отставных офицеров, вступает в состав Рязанского ополчения. Николай Андреевич, как опытный генерал, был назначен командовать 1-м пехотным казачьим полком. В то же подразделение адъютантом был зачислен и дворянский заседатель раненбургского суда отставной прапорщик Иван Шишкин. Полки Рязанского ополчения в 1812 году приняли участие в преследовании отступавших французов, а позже в сражении под Сморгонью и при взятии Вильно. С 24 июля 1813 года они находились в заграничном походе. Полк Н.А. Шишкина участвовал в сражении под Калишем, в 1814 году при блокаде крепости Глогау и крепости Гамбург. За успешные действия полка при Глогау генерал-майор Шишкин был награждён золотой шпагой «За храбрость» с алмазами. А вот выдержка из аттестата прапорщика И. А. Шишкина: «Он с самого формирования ополчения продолжал беспорочно службу и по день роспуска в домы свои вёл себя свойственно и прилично хорошему офицеру. Должность свою и все поручения от начальства ему делаемые исполнял с отличным усердием и рачительностью. В Силезии при содержании в блокаде крепости Глогау, где при вылазках во время с неприятелем действия посылан был с разными приказаниями в опасные места особенно ноября 7 и декабря 2 числа которыя он исполнял с чрезвычайным рвением и неустрашимостью» . Боевой путь 1-й Рязанский пехотный казачий полк под командованием генерал-майора Н.А.Шишкина завершил в прусской Померании.

Ротмистр Ф.А. Шишкин после длительного лечения вернулся в строй лишь в августе 1813 года в Саксонии, где в составе Сумского полка принял участие в многодневном сражении под Дрезденом и в последующих боевых действиях. За отличие в одном из них, 27 сентября 1813 года под местечком Ворна, получил чин майора. Но недолго Фёдор Андреевич сражался вместе со своими боевыми товарищами. Роковым для лихого рубаки стало 2 октября. Под деревнею Волехау «в большом кавалерийском деле» майору Фёдору Шишкину оторвало ядром левую ногу, и он вновь выбыл из строя. Среди архивных документов сохранился наградной лист, который гласит: «Именем Его Императорского Величества и властью высочайше мне вверенною в справедливом уважении к отличной храбрости вашей оказанной в сражении при Лейпциге 2-го октября минувшего 1813 года где вы командуя эскадроном первый врезались во фронт неприятельской кавалерии подавали мужеством своим достойный пример подчинённым при чём лишились ноги, по засвидетельствованию генерал-лейтенанта графа Палена препровождаем при сем для возложения на вас орден Святыя Анны втораго класса. В главной квартире город Рамштате генваря 10 дня 1814 года. Генерал от кавалерии главнокомандующий соединенною армиею и кавалер Граф Витгенштейн» .

Отставка и родовое гнездо

Генерал-майор Н.А. Шишкин и прапорщик И.А. Шишкин вышли в отставку после расформирования Рязанского ополчения в начале 1815 года. В том же году был окончательно уволен за ранами майор Ф. А. Шишкин со следующим аттестатом: «Свидетельство от Сумского гусарского полка служившему во оном, а ныне по высочайшему повелению объявленному в приказе отданном от главнокомандующего армиею сего года марта в 6 день уволенному за ранениями от службы господину майору Шишкину, в том что он во время нахождения в сем полку командуя эскадроном имени своего оказал ревность и усердие к службе ЕИВ особенные успехи и подчинённые за его командование во всем были довольны. В засвидетельствование чего и дано сие за подписанием и приложением полковой печати в штаб-квартире Минской губернии Дисненского уезда местечке Друй апреля 11 дня 1815 года. Полковник Покровский» . При выходе в отставку Фёдор Андреевич получил чин подполковника.

Братья вернулись к мирной жизни в своё родовое гнездо сельцо Знаменское, Шишкино тож Раненбургского уезда Рязанской губернии. В начале ХХ века имение Шишкино было одним из самых процветающих и интересных. Вот что об этом писал журнал «Столица и усадьбы», №69 за 1916 год: «Имение расположено в живописной местности, по реке Становая Ряса. При усадьбе старинный конный завод верховых и рысистых лошадей. В барском доме с хорошей старинной мебелью, есть интересные фамильные вещи. Между прочим, часы превосходной работы принадлежали прадеду В. Н. Шишкина, состоявшему на дипломатической службе и получившему их в подарок от короля Людовика XVI. Интересны фарфоровый tete-a-tete (чайный сервиз на двоих – А.Б.) и фарфоровые кружки Александровской эпохи, полученные в подарок отцом владелицы усадьбы графом Виктором де Шамборант» .

А службу Отечеству продолжили сыновья и внуки героев Александровской эпохи. Документы донесли до сего дня имена служивших в I половине XIX века полковника лейб-гвардии Финляндского полка Николая Васильевича, капитана лейб-гвардии Оренбургского полка Николая Яковлевича Шишкиных. Штабс-капитан Ревельского полка Пётр Николаевич Шишкин погиб в самом начале Первой мировой войны, о его брате, участнике Белого движения генерале Владимире Шишкине известно совсем немного…

К сожалению, люди и время не пощадили родовое гнездо дворян Шишкиных, сейчас ничто уже не свидетельствует о том, что когда-то здесь стояла барская усадьба. Лишь полуразрушенный храм напоминает о былом. Правда, осталось ещё название населённого пункта, которое хранит в себе память о древнем служилом роде, давшем Родине не одно поколение её защитников.

Весьма устойчивая традиция рисует «примерных», то есть домовитых, трудолюбивых женщин и девушек Древней Руси (как и других современных ей европейских стран) всего чаще занятыми за прялкой. Это касается и «добрых жён» наших летописей, и сказочных героинь. Действительно, в эпоху, когда буквально все предметы каждодневной необходимости изготавливались своими руками, первейшей обязанностью женщины, помимо приготовления пищи, было обшивать всех членов семьи. О том, какие «порты» кроили и шили славянские мастерицы, рассказывается в разделе «Одежда». Здесь мы рассмотрим предшествующие стадии «технологического процесса» – прядение нитей, изготовление тканей и их окраску, поскольку всё это также делалось самостоятельно, в домашних условиях.

К работе этого рода приступали осенью, после окончания уборки урожая, и старались завершить её к весне, к началу нового сельскохозяйственного цикла. Учёные пишут, что наши прапрабабушки трудились буквально не разгибая спины: например, для того, чтобы в одиночку соткать за шесть месяцев три холста по 50 м длиной, нужно проводить за ткацким станком по двенадцать-пятнадцать часов в день. А чтобы спрясть нитки из одного пуда (то есть 16,3 кг) подготовленного волокна, требовалось ни много ни мало девятьсот пятьдесят пять часов усердной работы…

Конечно, хозяйка дома, большуха, физически не могла справиться со всем этим без помощи невесток и дочерей. Действительно, воспитание девочек было направлено не в последнюю очередь на то, чтобы вырастить из них «тонкопрях». В главе «Рождение» упомянуто, что даже пуповину новорожденной девочки старались перерезать на веретене, чтобы уже с первых минут жизни магически «привязать» её к будущему занятию. О том же говорит и обычай, сохранившийся у соседей славянских племён – карелов: когда маленькая девочка в первый раз засмеётся, ей подносили веретено.

В дальнейшем, когда пяти-семи лет от роду славянских детей начинали приучать к домашним работам, девочка выпрядала свою первую нить. Конечно, это событие (как и вообще всё «самое первое», происходившее в жизни ребёнка) сопровождалось магическими обрядами. Так, ещё в начале ХХ века эту первую нить сматывали в клубок и торжественно сжигали, а пепел девочка должна была выпить с водой (в ряде местностей вдыхался дым горящей нити). Делалось это для того, чтобы трудолюбие и искусство не покинуло рукодельницу до конца её дней. Было и другое, тоже волшебное, применение для первой спрядённой нити. Мать девочки прятала её и приберегала до тех пор, пока дочь не станет невестой. И вот тогда-то, готовя её к таинству свадьбы, мать опоясывала своё дитя этой нитью под всеми нарядами по голому телу. По мнению наших предков, нить самого первого прядения была неприступным оберегом против порчи и сглаза, против нечисти, которая, как считалось, особенно опасна для новой семьи, не успевшей толком сложиться и обрести надёжного мистического покровителя.

Наконец, приданое, которое молодая жена должна была принести в дом мужа, состояло большей частью из одежды и белья и, как правило, собственноручно приготовлялось невестой в течение всей юности, накапливаясь в особом сундуке…

«Непряха», «неткаха» – это были крайне обидные прозвища для девочек-подростков. И не следует думать, что у древних славян нелёгкий женский труд был уделом лишь жён и дочерей простого народа, а девушки из знатных семей росли бездельницами и белоручками, подобно «отрицательным» сказочным героиням. Вовсе нет. В те времена князья и бояре по тысячелетней традиции являлись старейшинами, предводителями народа, до некоторой степени посредниками между людьми и Богами. Это давало им определённые привилегии, но и обязанностей было не меньше, и от того, сколь успешно они с ними справлялись, напрямую зависело благополучие племени. Вождю, в частности, следовало быть образцом для подражания буквально во всём, и это распространялось на членов его семьи. Жена и дочери боярина либо князя не только «обязаны» были быть красивее всех (теперь ясно, что сказочные «прекрасные принцессы» отнюдь не случайны!), им и за прялкой надлежало быть «вне конкуренции». Поэтому не удивляются археологи, обнаруживая остатки веретён при раскопках и вполне рядовых изб, и в богатых кладах рядом с золотыми украшениями и жемчугом. По всей средневековой Европе прядение считалось «наиболее приличным» времяпровождением для знатных женщин. Как тут не вспомнить сказку о Спящей Красавице, где королевской (!) дочери грозит реальная опасность уколоться веретеном, когда она подрастёт и примется прясть. А вот фрагмент из нашей летописи ХII века, содержащей похвалу богатой домохозяйке: «…руце своя простирает на полезная, локти свои утверждает на веретено…» – и далее сказано, что её мужу даже в дальней поездке не о чем беспокоиться – все домашние будут одеты.

Что же касается наиболее отдалённых времён, – мы уже знаем, что наряду с «мужскими домами», где мужчины рода внушали мальчикам различные чисто мужские премудрости, мистические и повседневные, у древних славян существовали и «женские дома», где старшие женщины обучали девочек женской магии и ремеслу, в том числе прядению и ткачеству. Слова «магия» и «ремесло» стоят здесь рядом по праву. Ведь прядильщица или ткачиха (как и кузнец, строитель, гончар…) создаёт форму (нить) из бесформенного (комок волокна), определённым образом «организует пространство», заполняя пустое место тканью, а значит, деятельно участвует в длящемся «сотворении мира».

Не случайно многие и многие древние народы делали хозяевами и хранителями судеб не Богов, а Богинь, сидящих за прялками или за ткацким станком. Нити человеческих судеб выпрядали хеттские, греческие, римские, скандинавские Богини. Долгане и эвенки, живущие на севере нашей страны, представляют судьбы в виде невидимых нитей, тянущихся к небесам от головы каждого человека. А в Африке, согласно верованиям дагомейцев, Богиня предсказательница судьбы является дочерью (по другим версиям – матерью) Богини покровительницы прядильщиц…

Существовали подобные верования и у славян. О том, что и для нас судьба была некогда вполне вещественной «нитью», свидетельствует хотя бы до сих пор бытующее выражение «связать свою судьбу» с кем-то или чем-то. Древние (да и не очень древние) славяне считали: льняная нить, которой перевязывали («повивали») пуповину младенца, накрепко, на всю жизнь «прививала» к нему его Долю – маленькое Божество личной судьбы, даруемое каждому человеку Матерью Ладой, старшей Рожаницей, Богиней космического порядка вещей (подробнее см. в главе «Род и Рожаницы»). А покровительницей прядения и ткачества у наших языческих предков была Макошь (см. главу «Мать Земля и Отец Небо»), которую некоторые исследователи считают без преувеличения хозяйкой судеб – великой Богиней Земли…

Вот какую поистине «космическую» нить пряли наши прапрабабушки и, надобно думать, прекрасно это осознавали. Нелёгкий повседневный труд был для них своего рода священнодействием, а вовсе не нудной обязанностью, как может показаться современному человеку.

Прялка была неразлучной спутницей женщины. Чуть позже мы увидим, что славянские (и не только славянские) женщины умудрялись прясть даже… на ходу, например в дороге или присматривая за скотиной. А когда осенними и зимними вечерами молодёжь собиралась на посиделки, игры и танцы обыкновенно начинались лишь после того, как иссякали принесенные из дому «уроки» (то есть работа, рукоделие), всего чаще – кудель, которую следовало спрясть. На посиделках парни и девушки приглядывались друг к другу, завязывали знакомства. «Непряхе» здесь не на что было надеяться, будь она хоть первой красавицей. Начать веселье, не завершив «урока», считалось немыслимым делом. Случалось, что парень, желая скорее заполучить свою избранницу для танцев, пытался поджигать кудель на её прялке. А если были причины надеяться на взаимность – мог вовсе отнять прялку и не возвращать, пока девушка его не поцелует…

Рассмотрим теперь то сырьё, из которого славянские женщины пряли нити и ткали материи.

Языковеды свидетельствуют: «полотном» древние славяне называли далеко не всякую ткань. Во всех славянских языках это слово обозначало только льняную материю (подробнее об этом см. ниже, в главе «Разновидности и названия тканей»).

Судя по всему, в глазах наших пращуров никакая рубаха не могла сравниться с льняной, и удивляться тут нечему. Зимой льняная ткань хорошо согревает, летом даёт телу прохладу. Знатоки народной медицины утверждают, что льняная одежда охраняет человеческое здоровье. Недаром величает лён старинная загадка, записанная в ХIХ веке В. И. Далем: «Били меня, колотили, во все чины производили, на престол царём посадили…»

Историки пишут, что лён, «одомашненный» ещё в Шумере, Персии и Древнем Египте, был одним из древнейших культурных растений Азии и Европы. Согласно древнеримским свидетельствам, в I веке нашей эры лён разводили галлы (кельтское население современной Франции) и германцы: у этих племён льняная одежда считалась достоянием женщин и привилегией знати. Действительно, «драгоценным» называют лён скандинавские мифы. Заслуженной любовью пользовался лён и у народов Руси, славянских и неславянских, и притом с незапамятных времён. Достаточно сказать, что семена культурного льна и части деревянной прялки были обнаружены археологами у озера Воже (нынешняя Вологодская область) при раскопках поселения, относящегося ко II тысячелетию до нашей эры. С археологическими находками вполне согласуются и замечания наших летописей, и сообщения арабских писателей-путешественников, приезжавших в гости к славянам и финно-уграм и отмечавшим у них «прекрасную одежду из льна». Упомянем ещё, что, по мнению этимологов (учёных, занятых выяснением происхождения разных слов и выражений), древнерусское слово «лён» не было заимствовано из каких-то других языков. Латинское «линум», греческое «линон», английское «линен», ирландское и норвежское «лин», латышское «лини», литовское «линай», древнепрусское «линно» доводятся ему не предшественниками, а равноправной роднёй: общий корень теряется во мраке веков…

Об урожае льна гадали заранее («бельё зимой долго не сохнет – льны не хороши будут…»), а самый сев, происходивший обычно во второй половине мая, сопровождался священными обрядами, призванными обеспечить добрую всхожесть и хороший рост льна. В частности, лён, как и хлеб, сеяли исключительно мужчины. Помолившись Богам, они выходили в поле нагими и несли посевное зерно в мешках, сшитых из старых штанов (подробнее о смысле подобных действий см. в главе «Хлеб»). При этом сеятели старались ступать широко, раскачиваясь на каждом шагу и мотая мешками: по мнению древних, так должен был колыхаться под ветром рослый, волокнистый лён. И конечно, первым шёл всеми уважаемый, праведной жизни человек, которому Боги даровали удачливость и «лёгкую руку»: чего ни коснётся, всё растёт и цветёт.

Особое внимание уделялось фазам Луны: если хотели вырастить долгий, волокнистый лён, его сеяли «на молодой месяц», а если «полный в зерне» – то в полнолуние.

И есть все основания думать, что на засеянном льняном поле устанавливали маленькие изваяния Перуна: такие изваяния, деревянные и металлические, снабжённые снизу специальным штырьком для втыкания, найдены археологами. Перун, Бог Грозы, должен был вовремя полить юные растения животворным дождём…

Но если лето оказывалось чрезмерно сырым, лён зарастал сорняками, и требовалась прополка. С неё-то и начиналась женская забота о льне.

Когда у растений бурели головки (что говорило о созревании семян), их выдёргивали с корнем. Чтобы отделить семена (из них делали пищевое масло) от волокнистого стебля, ещё в начале ХХ века в разных местах России коробочки отрывали руками, либо топтали ногами, либо молотили теми же орудиями, что и хлеб: дубинками, цепами, вальками, «лапами» – изогнутыми тяжёлыми и очень прочными палками, вырезанными из «копани» – ствола дерева вместе с корнем. «Лапа», как полагают учёные, сохранилась на Русском Севере со времён расселения там жителей древнего Новгорода.

Далее требовалось освободить волокна от склеивающих веществ, которые придают живому стеблю упругость и прочность. Этого достигали одним из двух способов. В южных землях Руси, а также в районе современных Великих Лук лён «стлали» – тонким слоем раскладывали на влажном лугу и выдерживали в течение пятнадцати-двадцати дней. Делалось это в сентябре или октябре: в южных областях в это время ещё достаточно тепло и часто выпадает роса, благоприятствующая расслаиванию волокон. В районах с более суровым климатом (Псков, Ярославль, современная Вологодская область) лён чаще «мочили» – опускали связками в пруд, болото или специальную яму, вырытую в низине. Использовалась только стоячая вода. Обработанный лён сушили, затем мяли, отделяя волокно от «кострики» – посторонних тканей стебля. Сохранились старинные мялки, которые дробили и плющили стебли между двумя деревянными брусками, зачастую ребристыми. Иногда лён ещё дополнительно толкли в ступах.

Чтобы окончательно вышелушить кострику, а также отделить тонкое, нежное волокно от более короткого и жёсткого (оно шло на пряжу для изготовления мешковины и других тканей не самого высшего сорта), лён трепали. Остатки деревянных «трепал» найдены археологами при раскопках древней Ладоги в слоях VII–IХ веков.

Подсчитано, что вес чистого волокна составляет всего лишь пятую часть веса стеблей.

И наконец, чтобы хорошо рассортировать волокно и разгладить его в одном направлении для удобства прядения, лён чесали. Делали это с помощью больших и малых гребней, иногда специальных – в частности, большой костяной гребень найден археологами на городище ХII века, – но иногда и теми же самыми, которыми расчёсывали волосы. Памятуя, что нам известно о магических свойствах волос (см. главу «Коса и борода»), можно добавить несколько важных штрихов к нашим замечаниям о магическом смысле прядения.

После каждого прочёсывания гребень извлекал грубые волокна, а тонкие, высокосортные – куде ’ ль – оставались. Слово «кудель», родственное прилагательному «кудлатый», существует в том же значении во многих славянских языках. Процесс чесания льна назывался ещё «мыканьем». Это слово родственно глаголам «смыкать», «размыкать» и означает в данном случае «разделение». (Сравним «мыкать горе», «мыкаться» – эти слова как бы говорят о бесплодных попытках вырваться, отделаться от чего-то.) Кудель называлась поэтому также «мычкой»: вероятно, имелось в виду, что это «отдельные», «избранные» волокна.

Готовую кудель можно было прикреплять к прялке – и прясть нить. Легко сказать! Но если задуматься, какой великий каждодневный труд стоит за короткими строчками этой главы!..

С коноплёй человечество познакомилось, скорее всего, раньше, чем со льном. По мнению специалистов, одним из косвенных доказательств тому служит охотное (по сравнению с льняным) употребление в пищу конопляного масла. Кроме того, некоторые народы, к которым культура волокнистых растений пришла через посредство славян, заимствовали у них сначала именно коноплю, а лён – уже позднее.

Само слово «конопля», как утверждают лингвисты, попало в русский язык из латыни («канапис», «каннабус»); в свою очередь, древние римляне заимствовали его из языка ещё более древних шумеров («кунибу»). Вообще, термин, обозначающий коноплю, знатоки языков совершенно справедливо именуют «странствующим, восточного происхождения». Вероятно, это прямо связано с тем, что история использования людьми конопли уходит в первобытные времена, в эпоху, когда не было земледелия…

Учёные пишут, что на территории нашей страны это растение распространялось из Средней Азии, Юго-Восточной Европы или даже из Китая. Уже скифы (V век до нашей эры) знали коноплю – дикую и посевную; из семян готовили опьяняющий напиток, а из волокон (прямых свидетельств нет, но можно предположить) – верёвки, необходимые скотоводам. Древние фракийцы, соотечественники легендарного Спартака, ткали из конопляного волокна отличные одежды, похожие на льняные.

Дикая конопля встречается и в Поволжье, и на Украине. Славяне с древнейших пор обращали внимание на это растение, дающее, подобно льну, и масло, и волокно. Во всяком случае, в городе Ладога, где в числе пёстрого по этническому составу населения жили и наши предки славяне, в слое VIII века археологами обнаружены зёрна конопли и конопляные («пеньковые») верёвки, которыми, согласно сообщениям старинных авторов, славилась Русь. Вообще, учёные полагают, что конопля первоначально использовалась именно для витья верёвок и лишь впоследствии стала применяться для изготовления тканей. Любопытное тому подтверждение – рыбаки озёр Ильмень и Псковского буквально до последнего времени предпочитали пеньковые сети: рыба, говорили они, охотней идёт на запах конопляного волокна…

Ткани из конопли назывались у наших предков «замашными» или «посконными» – то и другое по названию мужских растений конопли. Именно в мешки, сшитые из старых «замашных» штанов, старались класть конопляное семя во время весеннего сева (подробнее об обрядах, сопровождавших сев, см. в главах «Лён» и «Хлеб»).

Коноплю, в отличие от льна, убирали («тягали», «дёргали») в два приёма. Сразу после цветения выбирали мужские растения, а женские оставляли до конца августа в поле – «донашивать» маслянистые семена. Уже было сказано, что пищевое конопляное масло ценилось; по несколько более поздним сведениям, коноплю на Руси выращивали не только на волокно, но и специально на масло. Обмолачивали и стлали-мочили (чаще мочили) коноплю почти так же, как лён, но вот мялкой не мяли, а толкли в ступе пестом.

Все помнят сказку Х. К. Андерсена «Дикие лебеди» и чудесные рубашки из крапивного волокна, которые сестрица Элиза плетёт для одиннадцати братцев, надеясь избавить их от злых чар. Схожие мотивы присутствуют и в русских сказках. Вряд ли народная фантазия приписала бы крапивным рубашкам такую сверхъестественную силу, не будь крапивное волокно одним из древнейших. Об особенной святости всего сделанного по «праотеческим» рецептам (полученным, как правило, непосредственно от самих Богов), об опасности отступления от освящённых временем традиций говорится в главах «Кузница и мельница», «Огонь Сварожич». Другое дело, во времена Андерсена древний миф успел подзабыться, и потому-то для достижения нужного эффекта пришлось сделать обычную крапиву «кладбищенской».

Вряд ли не были сложены о крапиве легенды, объявлявшие её волокно, подобно другим полезным веществам, подарком Богов; во всяком случае, ещё в каменном веке по берегу Ладожского озера из неё плели рыболовные сети, и эти сети найдены археологами. Некоторые народы Камчатки и Дальнего Востока и сейчас поддерживают эту традицию, а вот ханты не так давно изготовляли из крапивы не только сети, но даже и одежду. Кроме того, известно, как хорошо сохраняются в детских играх многие архаические элементы, зачастую уже утраченные во «взрослом» быту. Чего стоит хотя бы всем известное восклицание «чур меня!» – призыв о помощи, обращённый к давно умершему и обожествлённому предку. Так вот, в рязанских деревнях ещё в начале ХХ века девочки не выпрашивали у матерей лоскутков и ниток, чтобы сшить платьица куклам: подобно сказочной Элизе, они сами пряли и ткали их из крапивы…

Впрочем, по мнению специалистов, крапива – очень неплохое волокнистое растение, да и встречается повсеместно рядом с жильём человека, в чём каждый из нас и убеждался неоднократно, в полном смысле слова, на собственной шкуре. «Жигучкой», «жигалкой», «стрекавой», «огнём-крапивой» величали её на Руси. Само слово «крапива» (древние славяне произносили «крОпива», а также с перестановкой букв: «кОПРива») учёные считают родственным глаголу «кропить» и существительному «кроп» – «кипяток»: кто хоть раз жёгся крапивой, тому пояснений не требуется (кстати, сюда же, из-за разлетающихся семян, относится и «укроп»). Другая ветвь родственных слов указывает на то, что крапива считалась годной для прядения. К сожалению, прямых находок «крапивных» тканей Древней Руси пока нет, только косвенные соображения (см. главу «Разновидности и названия тканей»).

…«Повесть временных лет», известнейшая древнерусская летопись, рассказывает о том, как легендарный князь-полководец Олег, возвращаясь с победой из-под Царьграда, велел на некоторых из своих кораблей поднять «кропиньные» паруса. В других летописях это слово выглядит чуть иначе: «кропинные», «кропивные». Что имели в виду летописцы – «крапивную» ткань или разновидность трофейного шёлка – коприну? Учёные спорят…

О том, как наши предки использовали липовое (и не только липовое) лыко, частично будет рассказано в главе «Лапти». Однако доступный растительный материал, легко расчленяемый на волокна, с давних пор привлекал внимание людей и как сырьё для работы иного рода. Вероятно, первоначально из лыка, как и из конопли, стали делать верёвки. Например, такие, как верёвки для рыболовных сетей, найденных археологами в Приладожье: люди, сплетшие их, жили в каменном веке. Лыковые верёвки упоминаются в мифологии скандинавов. Но, по свидетельству древних авторов, ещё до нашей эры из лыка также делали грубую ткань: римские историки упоминают германцев, в непогоду надевавших «лыковые плащи».

А теперь попробуем вспомнить: что такое «рогожа»? В Словаре С. И. Ожегова, вышедшем в 1949 году, сказано: «грубый плетённый из мочала материал для упаковки». Словарь В. И. Даля (1882) называет рогожу ещё «рогозой» и «рогозиной» и трактует её как «ткань, плетёнку… из рогозы, куги, или из мочал». Рогоза, куга – это всем известное растение рогз. Оно водится по берегам болот и озёр, его часто ошибочно называют «камышом».

Такая разница в объяснениях, предлагаемых двумя именитыми авторами, говорит о том, сколь многое успело забыться, уйти за неполных сто лет. Этимологи в связи с рогожей никаких лык и мочал не упоминают вообще: для них очевидно, что рогожу делали из волокон рогоза, который, в свою очередь, сохранил это название с незапамятно древних, «праевропейских» времён. Как и «лён» (подробнее см. в одноимённой главе), слово «рогоз» имеет родственников в иных языках, но само ниоткуда не было заимствовано.

Ткань, сделанная из волокон рогоза, а позже и из мочала – рогожа – использовалась у древних славян в основном для хозяйственных целей. Одежда из такой ткани в ту историческую эпоху была не просто «непрестижной» – она была, прямо скажем, «социально неприемлемой», означая последнюю степень бедности, до которой мог докатиться человек. «В рогожу одеться, от людей отречься», – предупреждает пословица, записанная В. И. Далем в ХIХ веке, когда нужда часто стучалась в крестьянские избы: даже в нелёгкие времена такая нищета считалась постыдной. Что же касается древних славян, то человек, одетый в рогожу, был либо удивительным образом обижен судьбой (чтобы так обнищать, требовалось разом утратить всех родственников и друзей), либо был изгнан семьёй, либо это был безнадёжный дармоед, которому всё равно, лишь бы не работать. Словом, человек, имеющий голову на плечах и руки, способный трудиться и при этом одетый в рогожу, симпатий у наших предков не вызывал.

Единственным допустимым видом рогожной одежды был плащ от дождя; быть может, такие плащи и видели римляне у германцев. Нет причин сомневаться, что пользовались ими и наши предки славяне, столь же привычные к непогодам. Ещё в ХIХ веке русский крестьянин, застигнутый в поле дождём, укрывался рогожной накидкой, сшитой углом, да похваливал: «Рогожка рядная (то есть самая реденькая) – что матушка родная!»

Тысячелетия верой и правдой служила рогожа, а появились новые материалы – и в один исторический миг мы позабыли, что это такое.

Многие авторитетные учёные полагают, что шерстяные ткани (в том числе и у славян) появились гораздо раньше льняных или посконных: человечество, пишут они, сперва научилось обрабатывать шкуры, добытые на охоте, затем древесную кору и лишь позже познакомилось с волокнистыми растениями. Так что самая первая на свете нить, скорее всего, была шерстяной. По мнению этих исследователей, «первенство» шерсти подтверждается традиционным использованием шерстяных ниток для вышивки и приверженностью шерстяным тканям в различных деталях женской одежды (например, понёвах): известно, каким устойчивым консерватизмом отличался женский наряд. Кроме того, магический смысл меха (подробнее см. в главе «Верхняя одежда») вполне распространялся и на шерсть.

Шерсть в древнеславянском хозяйстве была в основном овечья. Считается, что овца была одомашнена несколько тысячелетий назад в Передней Азии и Египте. В курганах на реке Оке найден кусочек шерстяной ткани, оказавшийся в земле не позже 1000 года до нашей эры. Наши предки стригли овец пружинными ножницами, не особенно отличавшимися от современных, предназначенных для этой же цели. Ковали их из одной полоски металла, рукоятку выгибали дугой. Славянские кузнецы умели делать самозатачивающиеся лезвия, не тупившиеся при работе.

Историки пишут, что до появления ножниц шерсть, по-видимому, собирали во время линьки, вычёсывали гребнями, срезали острыми ножами либо… наголо брили животных, благо бритвы были известны и использовались. Брить, кстати, можно было и снятые шкуры, необходимые для кожевенного производства; в некоторых случаях это делается и до сих пор.

Чтобы очистить шерсть от мусора, перед прядением её «били» специальными приспособлениями на деревянных решётках, разбирали руками или чесали гребнями – железными и деревянными. Любопытный рассказ сохранила скандинавская сага, повествующая о событиях Х века. Взрослый мужчина постоянно заставлял мальчика чесать ему спину. В конце концов подросток взбунтовался и «почесал» взрослого железным гребнем для шерсти. Унизительная обязанность на этом для него завершилась…

Кроме наиболее распространённой овечьей, использовали козью шерсть (особенно уважали козий пух), коровью и собачью. Коровья шерсть, согласно несколько более поздним материалам, шла, в частности, на изготовление поясов и одеял. А вот собачью шерсть с древнейших времён и по сей день считают целебной, и, видимо, не зря. «Копытца» (см. главу «Обувь») из собачьей шерсти носили люди, страдавшие ревматизмом. А если верить народной молве, с её помощью можно было избавиться не только от хвори. Если сплести из собачьей шерсти тесёмку и повязать себе на руку, на ногу либо на шею – считалось, самый свирепый пёс не набросится… Что ж, надо думать, «испытанное средство» порой действительно прибавляло боязливому человеку уверенности в себе, и злые собаки чувствовали это на расстоянии…

Прежде чем подготовленное волокно превращалось в настоящую нить, годную, чтобы вставить её в ушко иголки или заправить в ткацкий станок, следовало: выдернуть из кудели длинную прядь; скрутить её покрепче, чтобы не расползалась при малейшем усилии; намотать.

Простейший способ скрутить вытянутую прядь – это прокатать её между ладонями или на колене. Полученная таким образом нить называлась у наших прабабушек «верчь» или «сучанина» (от слова «сучить», то есть «свивать»); её употребляли на тканые подстилки и половики, не требовавшие особенной прочности. В словарях древнерусского языка эти слова не приводятся. Тем не менее учёные пишут, что верчь, несомненно, наиболее примитивная и древняя форма прядения и, вероятно, в интересующую нас эпоху уже была архаизмом.

Нынешние сельские хозяева, решившие возрождать домашнее прядение (в основном, конечно, из шерсти домашних животных), по большей части пользуются так называемыми самопрялками разных конструкций, с ручным, ножным и электрическим приводом: они скручивают нить вращением колеса. Подобные устройства (кроме электрических, конечно) иногда приходится видеть и в фильмах из «былинных» времён. Между тем специалисты указывают, что самопрялка (ручной вариант её употреблялся ещё древними римлянами) вошла в обиход на Западе около 1480 года. Когда она попала в Россию, в точности не известно, – во всяком случае, не позже ХVII века. Что же касается древних славян, они пряли иным способом – на веретене.

Именно веретено, а не всем знакомая и известная прялка, является главным инструментом в подобном прядении. Веретёна изготавливали из сухого дерева (предпочтительно из берёзы) – возможно, на токарном станке, хорошо известном в Древней Руси. Длина веретена могла колебаться от 20 до 80 см. Один или оба конца его заострялись (вспомним наколотый палец Спящей Красавицы); недаром существует характерное слово «веретенообразный» – веретено имеет эту форму и «голое», без намотанной нити. На верхнем конце иногда устраивалась «бородка» для завязывания петли. Кроме того, веретёна бывают «низовые» и «верховые», смотря по тому, на какой конец деревянного стержня надевали пряслице – глиняный или каменный просверленный грузик. Эта деталь была необыкновенно важна для технологического процесса и вдобавок неплохо сохранилась в земле. Недаром пряслицам посвящены научные статьи и целые книги. Для чего же они нужны?

Корень русского слова «веретено» уходит в глубочайшую индоевропейскую древность, и во всех мало-мальски родственных языках, современных и древних, означает «нечто вращающееся». Действительно, при прядении веретено усердно вращалось, скручивая нить, причём так, что в руках опытной пряхи, по стихам А. С. Пушкина, даже «жужжало». Пряслице же служило маховичком, помогавшим разогнанному веретену кружиться долго и быстро, что было необходимо для сильного и равномерного скручивания пряди волокон, вытянутых из кудели. Скрученная нить затем подматывалась на веретено и захлёстывалась петелькой на его верхнем конце, чтобы не разматывалась и не соскакивала. И снова вытягивали из кудели длинную – в размах рук (её так и называли «саженью», от слова «сягать», «досягать» – «тянуться», «дотягиваться») – прядь и скручивали быстрым вращением веретена. Подматывали, захлёстывали у «бородки» петелькой…

Казалось бы, от маховичка-пряслица, надетого на веретено, технической мысли человека оставался всего один шаг до маховика-колеса самопрялки, приводимого в движение усилием руки (как в Древнем Риме) или ноги. На деле для этого потребовались века; если вслушаться, слово «самопрялка» отражает некоторое удивление: «Подумать только, сама прядёт!»

Древнейшие пряслица, найденные в славянских землях, датируются каменным веком. До Х века их делали из обожжённой глины, позже появляются выточенные из розового и красного камня – шифера, который добывали на территории нынешней Украины, у города Овруч (летописный Вручий). Здесь расположено единственное в Европе месторождение такого камня. По мнению учёных, славяне, освоив камнерезное дело, сперва делали пряслица из любого подходящего мягкого камня – например, серого шифера. Однако впоследствии овручские мастера «монополизировали» производство. Удобные и изящные пряслица расходились отсюда буквально по всей Европе, от рек Одера и Варты на западе до Cредней Волги, от Ладоги на севере до Роси и Ворсклы. Вытачивая каменные пряслица, овручские мастера старательно повторяли наиболее удачную форму глиняных – биконическую, то есть грузик как бы состоял из двух усечённых конусов, соединённых широкими основаниями. Весили пряслица в среднем около 16 г, высоту имели от 4 до 12 мм, внешний диаметр – от 10 до 25 мм, диаметр отверстия для веретена был 6– 10 мм. Если веретено оказывалось слишком узким, его обматывали ниткой, чтобы не проскальзывало при вращении. Шифер – мягкий камень; на образцах, найденных археологами, остались потёртости от нитей, подложенных древними мастерицами.

Есть основания думать, что женщины очень дорожили пряслицами: тщательно метили их, чтобы ненароком не «поменяться» на посиделках, когда начинались игры, танцы и возня. На пряслицах выцарапывали личные метки, а после распространения письменности – подписывали свои имена. На одном шиферном пряслице, найденном в Вышгороде близ Киева, чуть не с Х века сохранилась и дошла до нас надпись: «Потворин пряслень». Другое, видимо, было подарено парнем любимой девушке. На нём с величайшей аккуратностью выцарапано: «невесточь» – «невестин».

В ХIII веке пряслица из каменных снова становятся глиняными: монгольские захватчики разорили овручские мастерские…

Слово «пряслице», укоренившееся в научной литературе, вообще говоря, неверно. «Пряслень» – вот как произносили древние славяне, и в таком виде этот термин всё ещё живёт там, где сохранилось ручное прядение. «Пряслицем» же называли и называют прялку (о которой речь будет чуть ниже). Ведущие археологи ещё в 40-е годы ХХ века предлагали устранить путаницу в терминологии, но ошибочная традиция держится с упорством, достойным лучшего применения.

У всех славянских и финно-угорских народов Восточной Европы прядущие тянут нить из кудели левой рукой, а правой вращают веретено. На Кавказе и в Средней Азии поступают наоборот. А вот айсоры (потомки древних ассирийцев) и тянут, и вертят одной правой рукой: веретено у них сучит и мотает одновременно.

Любопытно, что пальцы левой руки (большой и указательный), дёргающие пряжу, как и пальцы правой руки, занятые веретеном, приходилось всё время смачивать слюной. Чтобы не пересохло во рту – а ведь за прядением нередко ещё и пели, – славянская пряха ставила подле себя в мисочке кислые ягоды: клюкву, бруснику, рябину, калину…

Собственно прялкам («пряслицам» по-древнерусски), древним и не очень, тоже посвящена обширная научная литература. Достаточно сказать, что орнаменты русских прялок даже ХIХ века буквально пестрят чисто языческими символами: «громовыми знаками», изображениями «белого света». Эти знаки можно видеть на иллюстрациях к главам «Перун Сварожич», «Даждьбог Сварожич».

И в Древней Руси, и в Скандинавии времён викингов бытовали переносные прялки: кудель привязывали или прикалывали к одному её концу (если он был плоским, лопаточкой), либо насаживали на него (если он был острым), либо укрепляли как-то ещё (например, в рогульке). Другой конец вставляли за пояс – и женщина, придерживая пряслице локтем, работала стоя или даже на ходу, когда шла в поле, гнала корову, приглядывала за гусями… Дома, вынув из-за пояса, нижний конец прялки втыкали в отверстие лавки или специальной доски – «донца».

Каждый тип переносных прялок имел достаточно чёткую географическую область распространения, что, как выяснилось, точно совпадает с границами расселения больших групп племён, сложившихся в Восточной Европе ещё в каменном веке. Это северные лесные племена (лопатообразные прялки), земледельцы юго-запада (палкообразные прялки с острым верхним концом) и степные племена юго-востока (рогулькообразные). Практически уже в наше время учёные-этнографы успели зафиксировать разновидности переносных прялок и описать места их распространения – то и другое не слишком изменилось за множество минувших веков.

Одновременно – и тоже с незапамятных пор – использовались и цельные, неразъёмные прялки. Для такого изделия требуется заготовка, повторяющая очертания прямого угла, – использовалась «копань». Одной такой прялке, найденной на реке Модлоне (Вологодская область), ни много ни мало три тысячи лет…

Ниточка традиции, тянувшаяся к нам буквально от первобытных костров, оборвалась лишь в ХХ веке. И кто решится сказать, что «ниточка» здесь – всего лишь для «красного словца»?

Учёные пишут: прежде чем освоить настоящее ткачество, человечество, по-видимому, в совершенстве освоило разного рода плетение. В самом деле, «настоящее» тканьё – технически сложный процесс, подразумевающий, во-первых, разделение нитей на основу и уто ’ к (уток – нить, пропускаемая под прямым углом к нитям основы), а во-вторых, разделение самих нитей основы на две или более групп (самое простое – пополам, на чётные и нечётные), которые можно разводить под углом друг к другу. Этот угол называется «зев» и служит для продёргивания утка.

Наиболее простые и древние виды плетения, начиная с элементарной «косички», ни того ни другого признака не содержат. В более сложных появляется нечто вроде утка, так что специалисты называют такое плетение «полутканьём». Затем гениальные мастера древности изобрели приспособления для совсем уже «настоящего», с утком и зевом, тканья узких полос – поясов, тесёмок и лент. И наконец, были изобретены ткацкие станы – вертикальные, а потом и горизонтальные. Изобретению вертикального ткацкого стана учёные придают не меньше значения, чем появлению металлического оружия и морских кораблей: без него «культурная революция» древности была бы равно невозможной. Однако обо всём по порядку.

Девочки младших классов школ до сих пор развлекаются на переменах игрой «в ниточки». Между растопыренными пальцами рук натягивается шнурок или резинка; двое играющих стараются переставить пальцы так, чтобы получилась наиболее красивая и сложная геометрическая фигура. Нельзя исключать, что в этой игре сохранился отголосок древнего способа плетения, или «дёргания», тесьмы. «Дёргали» её также вдвоём, причём одна работница держала конец готовой тесьмы и затягивала плетение, а вторая подставляла пальцы, на которые надевали петельки сплетаемых нитей. Переставляя петли, получали узор – любой, насколько хватало фантазии и количества нитей.

По заключению специалистов, за день можно было «надёргать» до 4,5 м тесьмы.

Такую узенькую тесьму использовали на «гашники» (см. главу «Штаны»), на «оборы» (см. главу «Лапти») или для обшивки понёв (см. главу «Понёва»), на петлицы для пуговиц. Подобный способ плетения отмечен этнографами не только у славян, но и у финнов, – по мнению учёных, это говорит о его широком распространении в древности. Действительно, при раскопках найдены фрагменты «дёрганых» шнурков и тесёмок. Тесёмки из толстых шерстяных нитей использовались, в частности, для изготовления браслетов.

Существовали и другие виды плетения, позволявшие получать более широкие полосы тесьмы (на поясок или головную повязку), и притом трудясь в одиночку; однако они требовали большого внимания, иначе легко было запутаться в многочисленных нитях и испортить узор.

Интересный и, по-видимому, очень древний способ плетения, называемый специалистами «полутканьём», дожил в Рязанской области до 30-х годов ХХ века. В главе «Крапива» было рассказано, что в этих местах девочки сами пряли нитки для шитья кукольных платьиц. Так вот, играя, они учились не только прясть, но и ткать, хотя бы и весьма примитивным способом – цепляя нити основы на пальцы собственных босых ног. Другие концы нитей привязывались к пояску. Подобный способ «полутканья» так и называется – «на ноге». «Полутканьё» же – потому, что здесь уже есть разделение утка и основы, но нет другого признака – ткацкого зева: уток просто проводился между нитями основы, как при штопке. Уток, кстати, был шерстяным, красным или чёрным: получался клочок ткани, напоминавший материю «взрослых» понёв. Девочки и делали из него понёвы для кукол.

Что же касается «настоящего» тканья, то одним из распространённых видов его было так называемое тканьё на дощечках. Использовались квадратные дощечки, деревянные или костяные, с четырьмя отверстиями – по одному в каждом углу. В отверстия пропускались нити основы; легко убедиться, что зев был равен длине стороны дощечки. Такие дощечки (вырезанные из кости) найдены археологами под Москвой при раскопках поселения ХI века, но эта дата – явно не самая ранняя: например, в Дании найдено такое же устройство, которым пользовались во II тысячелетии до нашей эры, да и в европейской части России ткацкие дощечки встречают вместе с вещами каменного века.

Пользоваться дощечками удобно и просто. Для того чтобы поменять местами верхние и нижние нити, достаточно повернуть дощечку на 90 градусов в ту или другую сторону; при этом сменяется четвёртая часть основы. Сколько угодно называйте такой способ ткачества примитивным – учёные всё равно считают его одним из гениальных изобретений человечества, и они правы, конечно. В самом деле, он даёт возможность получить довольно широкую полосу ткани. Нити утка и основы бывают самых разных цветов; дощечки поворачиваются в любую сторону и в каком угодно порядке, нити перекручиваются, – словом, создаются почти ничем не ограниченные по сложности узоры. На дощечках наши предки ткали тесьму, пояса, ленты для лямок или оторочки одежд. Эти изделия были не только очень красивы, но и исключительно прочны. В средние века техника тканья «на дощечках» была доведена поистине до совершенства. Например, в христианских монастырях изготавливали декоративные ленты из шёлка с вытканными на них словами молитв. Ими перевязывали драгоценные рукописи.

При способе тканья «на бёрдечке», тоже предназначенном для изготовления не слишком широких лент и полос, использовалось подобие ручного ткацкого станочка. Бёрдечко, бёрдо – нечто вроде гребня, закрытого с обеих сторон. Каждая трость (зубец гребешка) имеет поперечное отверстие: половина нитей основы проходит в эти отверстия, половина – между тростями. Качая бёрдечко вверх-вниз, меняют ткацкий зев и пропускают уток.

Наконец, нельзя не упомянуть ещё об одном, с позволения сказать, ткацком приспособлении: это – «живой стан». Исследователи пишут, что так ткали ленты и пояса, вероятно, ещё в эпоху матриархата, ибо этот способ требует участия не менее десятка женщин и большой дисциплины. Десять женщин, как и при «дёргании», надевали на пальцы петли основы и по команде меняли зев, а одиннадцатая протаскивала уток.

Термины ткацкого дела, и, в частности, названия деталей ткацких станков, звучат одинаково на разных славянских языках (например, на русском, чешском, польском, болгарском и сербском): по мнению языковедов, это свидетельствует о том, что «неткахами» наши далёкие предки ни в коем случае не были и, не довольствуясь привозными, сами выделывали прекрасные ткани. Археологи откопали тому и «вещественные доказательства». Так, при раскопках древних селений (в том числе и в наиболее ранних – VIII века – слоях города Ладоги) найдены довольно увесистые глиняные и каменные гирьки с отверстиями, внутри которых явно просматриваются потёртости от нитей. Учёные пришли к выводу, что это грузы, придававшие натяжение нитям основы на так называемых вертикальных ткацких станах.

Подобный стан представляет собой П-образную раму (кросна) – два вертикальных бруса (или толстые жерди с развилками на верхних концах), соединённые наверху перекладиной, способной вращаться. К этой перекладине прикрепляются нити основы, а в дальнейшем на неё наматывают готовую ткань – поэтому в современной терминологии её называют «товарным валом». Раньше употреблялось более емкое и красивое древнее славянское слово «навой». В нижней части вертикальных брусьев расположен «нитеразделительный пруток»: нити основы, через одну, проводятся над ним или под ним. Свободные концы их подматываются, скрепляются в пухлые связки, и к связкам подвешиваются те самые гирьки, чтобы основа оставалась туго натянутой и ткань получалась плотной. Кросна ставились наклонно, так что часть основы, оказавшаяся за нитеразделительным прутком, отвисала, образуя естественный зев. Каждая из этих задних нитей подвязывалась петелькой к ещё одной поперечной палочке: такая деталь в современной терминологии – «ремизка», по-древнерусски – «нит». Когда нит лежит на раме, ткачиха пропускает уток в естественный зев. Когда нит оттягивают на себя и вставляют в специальную вилку, передние и задние нити основы меняются местами – возникает искусственный зев, и уток пропускается снова. Если ткань льняная, это простейшее переплетение называется «полотняным», если же ткётся шерстяная материя, переплетение называют «суконным». Однако нитов бывает несколько, комбинации нитей основы подбираются разные. Древние ткачи прекрасно знали и умели делать более сложные переплетения, например «саржевые» и «атласные».

Станки, подобные описанному выше, бытовали в древности по всей Европе, в том числе и у скандинавов. Без изображения такого станка не обходится, кажется, ни одна иллюстрация, посвящённая домашнему быту эпохи викингов; реконструкции, выполненные на основе подлинных археологических находок, представлены в исторических музеях стран Скандинавии. Но не только в музеях. В некоторых местах, например в Дании, учёными-экспериментаторами выстроены целые «посёлки викингов», где исследователи живут вместе с семьями, пытаясь на собственном опыте познать быт далёкой эпохи и обращаясь к современным средствам лишь в случаях жизненной необходимости. Одеваются они исключительно в одежды из тканей, изготовленных на подобных станках. Отрезы таких тканей охотно покупают туристы: сделанные вручную из натуральных волокон, отбеленные и окрашенные без применения ядовитых химических веществ, «древние» ткани куда приятнее телу, да зачастую и прочней современных…

К чести нынешних славян, надо отметить, что быт своих далёких предков изучают таким образом не только скандинавские экспериментаторы, но и, например, чешские и словацкие.

В других разновидностях вертикального стана кросна ставились не наклонно, а прямо, а вместо нита использовались бёрдечки вроде тех, с помощью которых ткали тесьму. Бёрдечки подвешивали к верхней перекладине на четырёх бечевах и перемещали вперёд-назад, меняя зев. И во всех случаях проведенный уток «прибивали» к уже сотканной ткани специальной деревянной лопаткой или гребнем.

Следующим важным шагом технического прогресса явился горизонтальный ткацкий стан. Его немаловажное преимущество состоит в том, что ткачиха работает сидя, перемещая ниты-ремизки ногами, стоящими на подножках. По мнению учёных, такие станы появились у наших предков в IХ веке. Об этом свидетельствуют образцы тканей, изготовить которые, согласно оценке специалистов, можно было только на горизонтальном стане, а также находки деревянных деталей стана в соответствующих слоях. Исследования этих находок показали, что славянские мастера умело подбирали для каждой детали наиболее подходящую породу. Так, те, что испытывали значительную силовую нагрузку, делались из дуба, ясеня, клёна, сосны и берёзы: древесина этих пород прочна и к тому же хорошо полируется, что уменьшает трение и износ при работе. Части, не испытывавшие особых усилий, но зато подверженные трению (например, постоянно движущиеся блоки, на которых к потолку подвешивались лёгкие ниты), вырезали из более мягкой, но тоже хорошо полируемой древесины – например, из ольхи. Вообще говоря, даже в начале ХХ века домашний ткацкий стан в русской деревне не содержал ни одной детали, сделанной из металла…

Горизонтальный стан вряд ли был изобретением славян; во всяком случае, идея легко могла проникнуть извне, поскольку подобные устройства, притом весьма совершенные, использовались ещё в Древнем Египте. Другое дело, в Египте с появлением горизонтального стана ткачество скоро превратилось из домашнего промысла в настоящее ремесло: египетские ткани в большом количестве вывозились в Грецию и Рим. У славян же выделение ткацкого ремесла в профессию произошло сравнительно поздно. «Опонник», то есть профессиональный ткач, изготовитель тканей – «опон», впервые упоминается в летописи под 1216 годом…

Древнерусские горизонтальные ткацкие станы имели разное количество нитов, а следовательно, и управляющих ими подножек. При раскопках древнего Гродно в слое ХII века найдены обрывки шерстяной ткани, вытканной на стане с четырьмя подножками. Такие станы можно было заправлять на очень сложный узор.

Наши предки хорошо знали особую технику тканья, получившую на Западе наименование «гобеленной»; у нас её называли «закладной». При этом для утка берут нити разных цветов и пропускают их не во всю ширину ткани, а лишь в определённых местах – там, где должен быть расположен узор. В точке, где уток поворачивает назад, в ткани остаётся едва заметная щёлка. Такой приём был известен с древнейших времён в Египте, Индии и Китае, им пользовались в Средней Азии, на Кавказе, его знали финны Поволжья, болгары и другие народы; словом, и тут древние славяне вовсе не были «варварами», какими их изображают подчас.

Ещё один способ получения узорной материи называется «браньем» (от глаголов «брать», «выбирать»). Изготовленная таким образом ткань или изделия из неё назывались «браными». Эта техника позволяла украшать ткань своеобразным рельефным узором того же цвета, что основной фон, или другого (особенно любили наши предки белое с красным). Браная ткань отчасти похожа на вышитую, и действительно, бранье можно имитировать обыкновенной иглой.

Браную полосу иногда ткали отдельно и затем пришивали, скажем, к подолу рубахи, на грудь или на рукава. Однако гораздо более престижной считалась одежда, браная ткань для которой была выткана по мерке и узорные полосы не пришивались, а создавались на своих местах прямо на ткацком станке.

«Брали» следующим образом. Согласно заранее намеченному рисунку выбирали несколько групп нитей и каждую подвязывали петельками, чтобы легче было вовремя поднять. Такие группы составлялись для нескольких рядов, порою больше десятка – во всю глубину будущего узора. По заключению специалистов, чтобы разметить восьмирядный узор на ткани в двести пятьдесят нитей, требовалось около шести часов кропотливой работы. В дальнейшем, в процессе тканья, после прохождения утка, образовывавшего само полотно, не меняя зева основы, нити, выбранные для данного ряда, поднимали за петельки и подкладывали прутики или дощечки (из-за этого браная техника называлась также тканьем на прутиках или на досках), образуя дополнительный зев, и уток пропускался ещё раз. Если это был тот же самый уток, получался просто рельефный узор. Если второй уток шёл цветной нитью, узор становился цветным.

Понятно, что владение закладной или браной техникой было признаком мастерства; мастерство приходило к ткачихе с опытом и возрастом, но девочка-подросток, не умеющая толком «поставить кросна», пользовалась репутацией последней неумехи и белоручки.

Образцы браных тканей были найдены археологами на реке Угре в курганах ХII века – и это наверняка не самая ранняя дата. Техника бранья пользовалась большой популярностью у всех восточных славян, а также у их родичей и соседей – литовцев. Ещё в 30-е годы ХХ века домашние мастерицы Рязани делали браные полосы на продажу, а учёные-этнографы приезжали в деревни, где прямо в избе можно было купить для музея ткацкий стан, заправленный на узорное полотно…

Грустный процесс угасания древнейшей традиции хорошо прослеживается по словарям русского языка. Словарь В. И. Даля (1880) приводит слова «брань», «бранина», «браная ткань» в значении «узорочная, которая точе ’ тся (ткётся) не просто через нитку, а где основа перебирается по узору…» – и лишь в самом конце длинной статьи упомянуто, что «браным» иногда называется также «канвейное» шитьё – по канве. Словарь С. И. Ожегова (1949) в статье, посвящённой глаголу «брать», не приводит ничего относящегося к ткачеству; слово «браный» снабжено пометкой «стар.» и трактуется как «вытканный с узорами». А Словарь современного русского литературного языка, изданный в 1991 году, истолковывает «брань» как: 1) старинную узорчатую ткань; 2) старинную вышивку по канве. Вот и всё.

Наиболее ранний из трёх словарей приводит чуть ли не технологические подробности бранья; более поздний упоминает, что узоры на материи появлялись в процессе тканья; для самого современного материя стала просто «узорчатой» – то ли выткан этот узор, то ли нарисован, то ли набит, то ли вышит?..

Когда же у нас в России перейдут от громких патриотических слов к конкретным делам? И воссоздадут экспериментальную деревню, скажем, IХ века, времён летописного «начала Руси», где интересующиеся смогут увидеть древние кросна в работе, а не на музейной витрине, смогут приобрести на память кусочек ткани или тесьмы, сотканной по доподлинным археологическим образцам, а то и сами захотят научиться прясть и ткать на старинный лад?

Постановщики исторических фильмов о жизни древних славян нередко наряжают своих персонажей сплошь в одежды из сурового (то есть сохраняющего естественный цвет растительных волокон) полотна, полагая, видимо, что создают таким образом «колорит эпохи». Если бы, однако, кинематографисты проконсультировались у авторитетных учёных, те объяснили бы, что суровые холсты редко употреблялись нашими предками на одежду: прежде их по крайней мере белили.

Отбелке часто повергались ещё нити до заправки их в ткацкий станок, а уж готовые холсты – обязательно. Вот как мог выглядеть этот процесс в Древней Руси согласно этнографическим данным.

Для начала готовый холст или нити складывали в обширный котёл или горшок, заливали горячим щёлоком (раствором древесной золы в воде) и оставляли в тёплом месте на целую ночь. Древесная зола использовалась любая, кроме черёмуховой; шла в дело и зола от соломы, например от гречишной (гречиха была исключительно популярной культурой). Потом отстиранный от золы холст влажным раскатывали по траве на солнечном месте и смачивали водой в течение дня, чтобы лучше «выгорал». Иногда расстилали холсты и по сугробам в ясный морозный день. Считалось также, что хорошо отбеливает ткани роса; для этого холсты нередко оставляли расстеленными на всю летнюю ночь, и это служило поводом для ночных бдений и развлечения молодёжи – парни и девушки вместе ходили «зорить» холсты.

Третий этап отбеливания включал опять-таки стирку, а затем битьё специальными деревянными вальками: на некоторых сохранившихся экземплярах вырезан орнамент – древние языческие символы солнца и грома. В местах, где не использовались вальки, холсты мяли ногами.

«Зорили» и отбивали холсты порою по нескольку раз, добиваясь белого цвета. И наконец холст «золили»: мокрым складывали в бочку, щедро пересыпая золой, заливали горячей водой и кипятили, опуская в воду «разожжённые» (раскалённые) камни. О подобной технологии рассказано в памятниках ХVI века.

Ещё в начале ХХ века для отбелки холстов в домашних условиях русскими использовалась мука, сыворотка, отруби и даже… навоз. Археологам предстоит уточнить, какими именно средствами «домашней химии» пользовались тысячу лет назад наши далёкие предки. Но вот мнение специалистов: орудия и приёмы, употреблявшиеся древними славянами, очень близки, а порой совершенно аналогичны орудиям и приёмам, применявшимся в крестьянском хозяйстве вплоть до ХIХ-ХХ веков. Причём яркие примеры такого рода консерватизма даёт именно выделка тканей!

В полной мере относится это и к методам окрашивания материй. Найденные в курганах клочки древних одежд за тысячу, а то и больше, лет в земле стали, как правило, тёмно-коричневыми или чёрными; чтобы установить их первоначальный цвет, потребовались очень сложные лабораторные методы. К работе привлекали даже криминалистов, вооружённых необходимыми приборами. В результате оказалось, что домотканые одежды наших пращуров вовсе не были однообразно бело-серыми, как их нам рисуют порой не вполне знающие люди. Древние мастерицы поистине располагали всей гаммой красок: учёные легко составили список из более чем полусотни растений, способных дать им эти краски, – не говоря уже о различных минеральных и животных красящих веществах и о том, например, что овечья и козья шерсть сама по себе бывает разного цвета… Немного удивляет мнение некоторых авторов, полагающих, что тысячу лет назад славянам были известны свойства «лишь части» этих растений. Думается, правы, скорее, те, кто указывает: древние люди знали свойства деревьев и трав существенно полнее и лучше, чем они описаны в современных ботанических определителях. И следует ли отмахиваться от мнения языковедов, утверждающих, что древнерусский язык был гораздо богаче цветовыми обозначениями, нежели современный? Взять хотя бы оттенки красного цвета. Слово «багряный» сегодня ещё понимают, когда же произнесёшь «чермный», обязательно переспросят: «чёрный?..», а «червлёный» сочтут то ли «золотым», то ли «червивым»…

Вот какие растения использовались нашими предками для получения красного цвета: лебеда, сабельник, гречишник, корень лапчатки, зверобой, дерябка, сычужник… «Чермный» же и «червлёный» оттенки обязаны своими названиями «червецу» – насекомому, живущему на корнях и листьях некоторых трав. Красную краску давала и обожжённая охра, а также мягкий глинистый железняк, встречавшийся и в Новгородской земле, и на юге Руси.

В жёлтый цвет красили ткани с помощью купальницы, сурепицы, бессмертника, купавки, дрока (одна из его разновидностей так и называется – «дрок красильный»), серпухи, ястребинки, василька, манжетки, щавеля, череды, ириса, золотарника, лядвицы, прыгуна, коры дикой яблони, листьев берёзы, вереска, орешника, шелухи лука…

Оранжевый цвет давал чистотел, зелёный – плаун, крапива, трилистник, пижма, шишки осины, цветы и лист дикой яблони…

Синюю краску получали из коры дуба и ясеня, цветов василька и колокольчика, из вайды, птичьей гречихи, ягод черники…

Малиновый и фиолетовый цвет давали ягоды ежевики, коричневый – кора ивы, ольхи и крушины, чёрный – таволга, толокнянка, подбел…

А ведь эти краски можно комбинировать, добиваясь самых разных оттенков, можно ослаблять или усиливать интенсивность цвета, например от тёмно-синего до голубого!

Славяне хорошо знали, какие растения лучше окрашивают лён, какие – шерсть. Растворы красок готовили на хлебном квасе, на щёлоке, на «дубовом уваре», добавляли ржавое железо, которое укрепляло и усиливало краску. Красили как готовую ткань, так и нитки перед тканьём для получения пёстрых тканей, например полосатых и клетчатых, для узорного тканья. Набойка рисунка с помощью пропитанной краской деревянной доски была известна по крайней мере с середины I тысячелетия нашей эры: такие ткани найдены археологами. Сперва их сочли привозными, но затем выкопали из земли и набойную доску. Учёные полагают, однако, что набойная техника применялась в основном в городах. В деревне она распространения не получила.

В главе «Лён» было уже рассказано, что слово «полотно», значение которого в современной речи приближается к «ткани вообще» (к примеру, «трикотажное полотно»), означало в древности только льняную материю и только вполне определённого переплетения – через каждую нитку; подобное переплетение так и называется – «полотняным». Таким образом, уже лингвистические данные свидетельствуют о широчайшей популярности льняных тканей, а значит, и о разнообразии их выделки. К сожалению, ткани из растительных волокон очень плохо сохраняются в земле. Среди образцов, добытых археологами, шерстяных существенно больше. Попадаются даже клочки полушерстяных – лён с шерстью и в утке, и в основе – материй, в которых льняная часть выгнила почти без остатка, отчего оставшаяся шерстяная часть выглядит ажурной, наподобие кисеи. Ещё большего сожаления достойно то, что исследование древнеславянских тканей, по отзывам самих же учёных, пока ждёт своих первопроходцев. Так что археологи нередко называют любую найденную растительную ткань «льняной», забывая о широком распространении конопли и вовсе упуская из виду другие источники растительных волокон, например крапиву. Берестяные грамоты и иные документы минувших веков сохранили для нас названия многих разновидностей тканей, в том числе и льняных, однако скудость и недостаточная изученность археологических образцов на сегодняшний день не позволяют снабдить каждый из них ярлычком с подлинным древнерусским названием.

По свидетельству языковедов, большинство названий тканей из растительного волокна в языке древних славян – свои, исконные, не заимствованные. Так, наиболее толстая и грубая льняная (или посконная) материя именовалась «вотолой»: закономерно, что слово потом перешло на изделие из этой ткани – разновидность плаща (см. главу «Плащ»). Другой вид толстой, очень прочной и плотной ткани носил название «толстина»: учёные пишут, что это была дешёвая, скорее всего, конопляная материя, которая шла, в частности, на паруса. «Узчиной», «усциной» называли обычное, «среднее» полотно, из которого делали мужские и женские рубахи, скатерти, полотенца; слово «усцинка» было одним из синонимов «полотна». Более тонкие, тщательно отбеленные, нарядные холсты носили названия «бель», «тончица», «частина». Вероятно, образец именно такой ткани был найден в Московской области в погребении ХI века: это тонкое и плотное, с ровным переплетением, хорошо отбеленное полотно. Волокно нитей, спряденных, как видно, истинной «тонкопряхой», за девять веков не утратило пушистости и блеска…

Конопляные ткани также использовались для изготовления одежды: рубах и штанов. Названия таких тканей – «посконные», «замашные», «замашковые» – появляются, согласно словарям, в письменных источниках начиная с ХVI века. Однако археологические находки (например, семена культурной конопли) свидетельствуют, что конопляные ткани существовали на целые тысячелетия раньше, а значит, были и соответствующие термины. Те же, что в ХVI веке, или другие?

Наименования шерстяных тканей лингвисты относят к древнейшим, «праславянским» пластам нашего языка. Такова хотя бы знаменитая «власяница» – грубая шерстяная ткань, буквально «материя, вытканная из волосков». Впоследствии, в христианскую эпоху, это слово перешло на очень жёсткую и колючую монашескую одежду, которую ткали иногда даже из конского волоса и надевали специально ради «умерщвления плоти». Следует упомянуть и о ткани из… человеческих волос, найденных чехословацкими исследователями. Если вспомнить всё известное нам о магических свойствах человеческих волос, можно предположить, что подобные ткани использовались в ритуальных целях.

Слово «сермяга» в современной речи часто употребляется для обозначения «грубой ткани вообще». Так и видится за ним нечто неказистое, «серенькое». Видимо, на этом основании некоторые авторы считают сермягу тканью из растительного волокна. Тем не менее, по мнению большинства учёных, «сермягой» древние славяне называли толстую шерстяную ткань переплетения «через нитку» (в применении с шерстяной ткани его называют «суконным»). Происхождение слова «сермяга» ставит в тупик маститых языковедов. Является ли оно древним заимствованием, и если да, то откуда – трудный вопрос. Исследователи склоняются к мнению о его «праславянском» характере.

Другие названия шерстяных тканей, известные из летописей и берестяных грамот домонгольских времён, – «водмол», «опона», «орниць», «ярига», «сукно». Слово «сукно» встречается в памятниках письменности начиная с ХII века (вещи, сделанные из него, назывались «сукняными»), но учёные пишут, что и термин, и способ изготовления такой ткани – много древнее. Известно несколько способов «валяния» сукна. Вот, например, один из наиболее архаических: шерстяную ткань типа сермяги раскладывали на широкой доске и поливали понемногу, но непрерывно горячей водой. Двое крепких мужчин устраивались друг против друга возле этой доски и ногами двигали по ней ткань – то к себе, то от себя. Поверхностные волоски при этом образовывали плотный слой наподобие тонкого войлока. Так что сукно у древних славян наверняка было не только привозное, но и своё.

С ХII века, по мнению учёных, его начали валять с помощью привода от водяных мельниц, уже известных нашим предкам в те времена.

Кажется, слово «грубый» излишне часто встречается в этой главе. Археологические находки свидетельствуют, что древние славяне прекрасно умели сортировать шерсть, смотря по тому, какого качества пряжу, а в дальнейшем и ткань – от грубой до тончайшей – собирались изготовить. Сортировка велась уже в момент стрижки: наши предки знали, что лучшая пряжа получается из руна с боков и задней части тела животного, покрытых наиболее мягким и нежным подшёрстком. При раскопках обнаружены образцы тканей из отлично вычесанной (археологи назвали её «высокосортной») овечьей «волны»: использовались лишь пушковые волоски, жёсткие остевые были удалены. Из козьего пуха, столь же тщательно обработанного и спряденного, делалась тонкая и очень тёплая ткань «цатра», хорошо подходившая для зимних тёплых рубах.

В главе «Понёва» рассказано, что, по мнению многих специалистов, первоначально так назывались клетчатые шерстяные или полушерстяные ткани и только потом термин перешёл на разновидность «набедренной» женской одежды. В древних могилах найдены остатки древних понёв, вытканных в технике бранья. В позднейшие времена, когда началось размывание традиционной культуры, браные полосы стали изготавливать отдельно (и даже покупать на стороне) и пришивать снизу к подолу; в древности подобное «святотатство» было недопустимо. В полушерстяных понёвных тканях растительные и шерстяные нити чередуются как в утке, так и в основе. После нескольких веков в земле они становятся «ажурными», как было упомянуто в начале настоящей главы. Это одна из немногих материй, которую уверенно снабжают ярлычком: «понёвная ткань»…

Шёлковые ткани у древних славян были исключительно привозными, в основном византийскими. Стоили они дорого, и поэтому шёлковые одежды носили главным образом богатые люди. Простой народ использовал наиболее дешёвые (однотонные) сорта шёлка разве что для редко надевавшихся праздничных нарядов да ещё для украшения деталей одежды – например, «очелий» женских головных уборов. Соответственно и названия шёлковых тканей, бытовавшие у славян, – «брячина» («брачина»), «годовабль», «коприна», «обирь», «оксамит» (некоторые учёные утверждают, что это – шёлк, другие – что это род бархата), «оловир» и так далее – в нашем языке «не родные». Скажем, «оксамит» – не что иное, как искажённое греческое «гексамит» – «шестинитчатый». Само же слово «шёлк», как полагают языковеды, попало в древнерусский из германских языков. Его предшественниками могли быть древнескандинавское «силки», древнеанглийское «сьолук» и так далее; германцы же, в свою очередь, заимствовали его у римлян: «шёлк» по-латыни «серикус», то есть «китайская ткань», от «Серес» – «Китай».

Знали на Руси и хлопчатобумажные ткани. Документы ХIII века сохранили слово «бумажник», означавшее не современный «карманный портфельчик» (Словарь С. И. Ожегова) для денег и документов, а мешок из соответствующей ткани. В берестяной грамоте ХIV века учёным попалось слово «зендень», «зендянца», также обозначавшее хлопчатобумажную ткань: «Купи мне зендянцю добру…» – наказывает некая Марина своему сыну Григорию…

Существовали и названия тканей по цвету. «Пестрядью», «пестриной» назывались материи, сочетавшие разноцветные нити в утке и основе. Такие слова, как «бель», «багрец», «зелень», «синота» («синета»), «червленица» («червлень», «червь»), до сих пор можно в общем понять и без словарей. Всё это разновидности «крашенины», крашеных тканей. Но были и иные слова для обозначения цвета, нередко очень образные и красивые. Например, «смурый» (тёмно-серый), «померклый» (тёмный, чёрный) «срений» (бело-серый), «зекрый» (зелёно-голубой, бирюзовый), «пелесый» (тёмный, бурый), «плавый» (желтоватый), «половый» (беловатый, изжелта-белый; отсюда этническое название «половцы» – несмотря на расхожее заблуждение, это был светловолосый народ!), «редрый» (рыжий, красноватый), «смаглый» (тёмный, от «смага» – жар, пламя)… Наверняка многие из них употреблялись нашими предками, когда речь шла о разноцветных материях, вытканных дома или увиденных на торгу.

Арциховский А. В. Одежда // История культуры древней Руси. М.; Л., 1948. Т. 1.

Бахилина Н. Б. История цветообозначений в русском языке. М., 1975.

Вихров В. Е. Использование древесины в древнем Новгороде // Труды Института леса АН СССР. М., 1957. Т. 37.

Гончаров В. К. Райковецкое городище. Киев, 1950.

Клейн В. К. Путеводитель по выставке тканей VII-ХIХ веков собрания Исторического музея. М., 1926.

Лебедева Н. И. Прядение и ткачество восточных славян в XIX – начале XX в. // Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956. Т. 31. (Труды Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. Новая серия).

Левашева В. П. Добывание и использование вспомогательных производственных материалов // Очерки по истории русской деревни Х-ХIII веков. М., 1959. (Труды Государственного Исторического музея. Вып. 33).

Левашева В. П. Изделия из дерева, луба и берёсты // Там же.

Левинсон-Нечаева М. Н. Ткачество // Там же.

Лукина Г. Н. Предметно-бытовая лексика древнерусского языка. М., 1990.

Малинов Р., Малина Я. Прыжок в прошлое: Эксперимент раскрывает тайны древних эпох. М., 1988.

Рыбаков Б. А. Ремесло // История культуры древней Руси. М.; Л., 1948. Т. 1.

Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси. М., 1948.

Седов В. В. Одежда восточных славян VI–IХ вв. н. э. // Древняя одежда народов Восточной Европы. М., 1986.

Штакельберг Ю. И. Глиняные диски из Старой Ладоги // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л., 1962. Вып. 4.